Поездка в Обонежье и Корелу

Способы заготовления рыбной добычи в прок те же, каковые существуют и в других рыбных местностях, и также, как и везде на Руси, приемы, употребляемые при этой заготовке, стоят все еще на той степени совершенства, на какой они стояли у Ихтиофагов Геродота. Незатейливое брюхо русского человека и тут является в виде подспорья неумелости и неладности первых производителей и рыба соленая, вяленая и сушеная потребляется в огромных количествах и местными жителями, и развозится по тем местам России, где ею не наедаются, а лишь лакомятся и бывают весьма довольны, когда она «с запашком» или «ржавая». Рыбу, назначаемую в солку, разрезают продольно по хребту, потрошат и затем скорее всполаскивают, нежели моют — «и то возни за ней много». Окончивши эту предварительную подготовку, всыпают внутрь распластанной рыбы соли, но в весьма незначительном количестве, так как этот «сахар народа» слишком дорог на севере, чтобы пользоваться им без умеренности. Много писано на этот счет, но видно писание ни к чему путному не приводит, и лишний рубль казенного дохода гораздо важнее, нежели благосостояние целого края. Нас сначала крайне удивило то обстоятельство, что, в бытность нашу в Корельских волостях, нам случалось иногда есть рыбу соленую за год перед сим, и она все-таки отличалась прекрасным вкусом. Что за причина этого факта? — домекались мы. Неужели же опять-таки русская неумелость? Обратились к старожилам — и узнали наконец истину. Дело в том, что Корельские волости ближе русских волостей лежат к Финляндии, а там соль стоит безделицу; добрый конь, который не выдает хозяина, укладистая телега или сани, да беспромашная винтовка, которая везде существует лишь в народных сказках, а здесь проявилась воочию, только благодаря дороговизне пороха, — и целые обозы с солью переезжают из Финляндии в Корелу; нашему и тут не повезло — далеко слишком поселился. Проведали про это корельское счастье те, кому ведать надлежит, и расположили по Финляндской границе таможенную стражу, но в силу известного правила, что надзор усиливает только контрабанду, соль все-таки перевозится, хотя и стоит несколько дороже, благодаря тому, что кроме стоимости её на месте и перевозки, явился новый коэффициент образования её ценности — это жизнь человеческая, коэффициент, поднявший стоимость пуда соли приблизительно на целый гривенник. Обыкновенно на пуд рыбы полагается 3-4 ф. соли и, следует отдать полную справедливость, прескверной. Просоленная рыба складывается затем в кадки рядами и пересыпается снова солью, но в весьма незначительном количестве, «для ради спокоя», «все как будто не должна бы дух дать», толкуют солельщики. Для просолки употребляются особого рода кадки, которые отличаются тем, что дно их меньше верхнего отверстия. Кадки эти делаются обыкновенно сосновые или еловые; при этом последние считаются не такими спорыми, каковы первые. Размеры их обыкновенно приблизительно одинаковы; при вышине от 3 до 5 четвертей они имеют дно в 9-10 вершков в диаметре, а верхнее отверстие их доходит и до 11 вершков, как нам объясняли, для того, чтобы верхний больший слой «посильнее напирал» на нижний слои. — В такую кадку входит обыкновенно от 7 до 9 пудов рыбы. В солку идет только летний улов, так как зимний улов и без просолки может сохраняться долгое время, благодаря холоду, но, кроме того, среди рыбаков весьма сильно распространено убеждение, что зимняя рыба к солке не пригодна; как мы ни старались разузнать, почему же именно установилось мнение о непригодности зимнего улова к солке, — добиться ничего путного не могли, кроме стереотипных фраз, в роде: «старики сказывают — верно», «видно так, коли старики еще заказали солить ее». Вернее всего, что простая, логическая причина позабыта, явилась снова необходимость опричинить факт — и вот целая история о мнимой непригодности зимней рыбы к солке. В солку поступает сиг, щука, окунь, лещ, подлещ, язь, подъязок, плотва, судак и ряпушка. Про палью и лоха толкуют, что «она и так солоная», намекая на её розоватое мясо. Цвет мяса вообще красной рыбы, заметим здесь мимоходом, объясняется народом в одном предании, которое не лишено поэзии. «Когда пришло времячко Христу идти на пропятие, он и вздумал отпраздновать со святапостолами пасху — разговеться по-христианскому; стали святапостолы искать пищи и нашли только хлеб, рыбу, мясо да на запитки вино церковное виссант. Хлеб был, как и быть ему должно бы, плотный, рыба была палья, да не ноничная, а белая, только по жилкам у неё кровь-руда переливалась, мясо также, как и быть бы подобало, было белое и вино белое, как и теперь еще продают. Повечерял Христос со святапостолами и захотел наградить и явство, и питье свое за то, что они его святую утробу насытили. «Рцы ми Иоанне, говорит, чесо хощеши, да дам сим явствам и питию сему?» — «Дай им Господи, отвещевает, дабы их людие не потребляли». — «Чесо ради отыму я оные от человека, изрек Христос, не добро еси мыслиши, Иоанне!» и промолчал несколько. «Да приобщатся они крови моей неповинной!» — сказал, помедлив, Иисус и поник главою. С той поры и палья, и мясо, и вино порудели, словно кровию упиталися, а хлеб-то столь плотен был, что зарудел сверху, с корочки, а нутро-то у него, как и допрежь было, белое. Увидал сие Христос и взял его в ручки — он и размяк, и пористей стал, а корка-то все не пущает кровь Христову; взял Господь тогда хлеб и утер лице свое, аки губкою, и напитался хлеб потом его. Оттого потом хлеб и добывается ныне, а допрежь того росло древо такое, что, заместо плода, висел с него хлеб, и питалися оным хлебом люди до той поры; а корку проклял Христос — оттого и выбрасывают ее собакам и скотине. Требовалось объяснить красный цвет рыбы, мяса и вина и пористовость хлеба и вот какой-то досужий человек измыслил целый рассказ и пустил его в народ, который с радостью хватается за всякое религиозное опричинение. Как бы то ни было, но красную рыбу в солку не «мечут». Вообще, местная соленая рыба хороша только свежепросольная; в продолжение 3-6 месяцев она съедобна и для более тонкого желудка, но зато через полгода вкус её становится отвратительным и она окончательно прогорькает.