Поездка в Россию. 1925: Путевые очерки

С того момента, когда русская молодежь протянула руку русскому пролетарию и страдальцу в глубокой уверенности, что своей волей, крепкой, как камень, они преодолеют все препятствия на пути к победе, началась последняя гигантская битва последних тридцати лет, которая стала судьбоносной не только для всей России, но и для Интернационала. Из этого осознания неизбежности классовой борьбы вырос огромный качественный потенциал русской революционной воли, философской последовательности и спокойной целеустремленности, в конце концов победившей и опрокинувшей власть капитала. Эта ленинская «прямолинейность» с одинаковой интенсивностью проявлялась как в гимназические симбирские годы, когда он критиковал своего казненного старшего брата[420], так и тридцать лет спустя, когда он в качестве российского диктатора писал свои тезисы, направленные против анархизма, или когда в швейцарской эмиграции, после поражения первой русской революции, публиковал в газетах некрологи неизвестным, сегодня уже забытым революционерам, жертвам торжествующей реакции (1905/1906 гг.). Эта русская революционная ясность мысли была и у Ленина, и у тысяч других до Ленина и после него. Эта непримиримость проявилась в основополагающих тезисах по аграрному вопросу, и в теоретических дискуссиях о развитии капитализма в России, и в вопросах религии, а также в революционных выступлениях с винтовками и пулеметами на улицах Петербурга, и в последовавших долгих и кровавых революционных битвах. Циклы его опубликованных статей, запрещаемые и вновь издаваемые газеты, отпечатанные примитивным ручным способом в подвалах, бесконечные издания протоколов съездов, дискуссий и резолюций, брошюры и толстые иллюстрированные, роскошно переплетенные тома, сегодня представленные в государственных издательствах, образующие основы революционной стратегии, — на всем этом лежит неповторимая печать русского революционного активизма, разработанного в ходе опыта и упорного сопротивления в четкую систему реальности и координации идей. Из старинных черных овальных рамок на вас смотрят симпатичные бородатые лица русских революционеров, лица интеллигентные, высоколобые, с блестящими глазами; это типы близоруких ученых, которые во времена исканий Достоевского, в европейскую эпоху распада атомного ядра, электронной теории и обновленного юмовского агностицизма последовательно и героически встали на позиции объективной действительности. Именно в эпоху самого фантастического разгула идеализма во всех областях русской культуры, в музыке и в религии, во времена волны националистической романтики славянофильства и позже — утонченного русского неокантианства, эти интеллектуалы стояли на страже защиты реальных, повседневных и на первый взгляд незначительных интересов широких народных масс. По поводу энгельсовского «Антидюринга» в далеких сибирских тюрьмах писались бесконечные полемические статьи против идеалистической ревизии марксизма, за объективный взгляд на реальность: голод, царский деспотизм, винтовки, смертные приговоры, ссылки в Сибирь, капиталистическая эксплуатация. Интерпретация кантовской «вещи в себе» с точки зрения русской революции отнюдь не потусторонняя, она полностью совпадает с посылкой; страдания и муки русского человека она делает исходным пунктом, и через индивидуальное сознание отдельно взятого страдальца становится коллективным сознанием революционной коллективистской партии, которая хочет взять политическую власть в интересах страдальцев и мучеников. Эта партия как идейно, теоретически, так и с пулеметом в руках боролась за принцип объективной реальности. Если действительность является объективной реальностью, и если классовые противоречия не являются механикой, несущей в себе все возможности вознести кровавую русскую действительность в высшую категорию происходящего, то не остается ничего другого, кроме беллетристической бессмыслицы анархизма Леонида Андреева.

Тогда открываются все предпосылки для проявления скептицизма, и в этом катастрофическом распаде и декадансе экономических и мыслительных систем теряется возможность возрождения. В залах Музея Русской Революции на посетителей направлены судорожные, маниакальные взгляды упорных фанатиков действительности, в чьем словаре имя Гамлета звучит самым тяжким оскорблением.

Их ортодоксальность во всем, стопроцентная идеологическая и политическая завершенность их взглядов, эта непоколебимая база убежденности русских марксистов помогла русским удержаться в августе 1914 года на той высоте, которая позволила им наблюдать крах Интернационала, как наблюдал бы парящий над горами орел глухие взрывы в заминированной пещере. Эти люди скитались, как лунатики, по вершинам Швейцарии, голодали в своих меблированных комнатках, заваленных книгами, а потом вихрем обрушились на ампирные и барочные декорации быта русских господ и за двадцать четыре часа вымели, как буря, из петербургских дворцов и подмосковных усадеб весь накопившийся столетиями мусор.