Поездка за город

Однако мы не собирались сдаваться просто так: мы рванули по платформе в сторону наименьшего скопления людей, где можно было наверняка прорваться и уйти. Сзади засвистели и затопали: они явно собирались догнать нас и предъявить претензии. Впереди тоже заоглядывались: на нас уже смотрели, так что мы снова изменили направление: аккуратно спрыгнув, мы побежали по шпалам туда, куда ушёл поезд: главное было сейчас убраться куда угодно и любой ценой от праведного естественного гнева, вызванного нашим последним деянием. Шум стал тише и отдалённее: по всей видимости, они не решились последовать за нами и всё-таки остались наверху. Значит мы теперь в полной безопасности? Стоило подумать о том, как мы будем теперь возвращаться домой: ведь не по шпалам же до ближайшей станции или даже до столицы, где наверняка нас будут ждать с распростёртыми объятиями. Пока же надо было скрыться от преследователей: мы миновали станцию и бежали теперь мимо длинного забора, скрывавшего станционное хозяйство. Свист окончательно затих: вовсе не хотелось им, видимо, так уж надрываться и проявлять повышенное рвение, не вполне соответствующее получаемой зарплате и тяжести нашего проступка. У них ведь могли оказаться и другие дела и заботы, на фоне которых мы были лишь мелким незначительным отклонением от правил, которое можно было даже проигнорировать.

Мы свернули на тропинку, бегущую параллельно колее: хорошо утоптанная трасса казалась лучше неровной лестницы из шпал, местами уходящих в землю, а местами торчащих правильными выпуклостями, мешающими передвигаться. Явно не по линейке выравнивалась всё конструкция в момент её возведения, так что даже возникали некоторые опасения – а как же ходят здесь поезда, не сползая регулярно под откос и калеча вагоны и пассажиров, в числе которых были сегодня и мы. Поезда обладали, по всей видимости, огромным запасом прочности, позволявшим им скользить по ненадёжной опасной траектории: вполне возможно, что дело было в форме колёс, а также в скорости передвижения: любой автомобиль – самой примитивнейшей и отсталой марки – выиграл бы соревнование с тем мастодонтом, на котором мы прибыли ранним утром в этот город.

Но сейчас уже начинался вечер, предвещая нам неясные перспективы: возвращаться на станцию было слишком опасно, и лучше всего было найти машину и водителя, согласящегося совершить такую длинную поездку. Впереди как раз находился переезд; машины так и двигались в ту и другую сторону, и наверняка мы смогли бы договориться – за соответствующую сумму – о такой простой и очевидной вещи.

Мы остановились в тени кустика: надо было достать последние имевшиеся запасы, а также слегка облегчиться перед дальней дорогой. Вокруг было тихо и спокойно: никто не преследовал нас, и только огромная серая ворона орала с ветки ближайшего высокого дерева. Возможно, мы слишком близко оказались к её родовому гнезду, и она выражала крайнее недовольство и опасение. Значит, местные вороны тоже не желают нас больше видеть? Это выглядело уже просто оскорбительно: я поднял кусок гранита и швырнул в нужном направлении. Разумеется, я промахнулся: наглая птица сорвалась одновременно со вхмахом руки и отлетела на соседнее дерево, куда я уже никак не смог бы добросить. “Да что ты ерундой занимаешься?”–”А пусть не орут тут всякие.”– Алик явно не оценил моего поступка: застегнув ширинку, он ещё раз проверил деньги, переложенные в карман брюк; теперь мы были готовы двигаться дальше.

Но совсем недолго продолжалась наша радость и довольство собою: выбравшись почти на дорогу, мы обнаружили милицейскую машину, как раз подруливавшую к нам и явно собиравшуюся остановиться. Значит облава куда серьёзнее и глобальнее? Это не могло оказаться случайностью или недоразумением: выскочившие сотрудники – при табельном оружии и с дубинками в руках – уже вполне внятно кричали в нашу сторону что-то скабрезное и угрожающее, призывая одновременно остановиться. Они быстро приближались: эти молодцы явно занимались физподготовкой со всей серьёзностью и ответственностью и были в хорошей форме. Я встал первым: в этот раз мы проиграли по-настоящему, и глупо было оказывать сопротивление уже настоящим служителям закона: нашим главным защитникам в мирной жизни.

Однако грубовато повели себя те, о ком я был такого высокого мнения: налетев с разгону, они без разговоров применили своё главное орудие производства. Два удара палкой заставили меня упасть на землю, и ещё один – ногой в живот – принудил забыть обо всём и сосредоточиться на яркой дикой вспышке, сразу же отрезвившей и поставившей на место представления о том, как всё должно быть в этом лучшем из возможных миров.