Поездом к океану (СИ)

Он плохо помнил впоследствии свой бег по камням — он бежал полуодетым, и ледяной ветер с Атлантики трепал седые волосы на непокрытой голове. Но в его память отчетливо врезалась фигура худой и уставшей женщины, спускавшейся вниз, к бушующему океану, окатывавшему волна за волной скалы под ярким играющим с ними утренним солнцем. Немного — и ее смоет, хоть гонись за нею, хоть нет. И потому, перекрикивая чаек и шум воды, он стал звать Аньес по имени.

Звал так, что сорвал голос. Звал так, что не мог не победить.

Она резко оглянулась назад, да и застыла на месте, глядя на все приближающегося Лионца, который посреди этого холодного бретонского апреля без пальто мчался за ней в распахнутой на груди рубашке и с глазами безумца. Который уже доказал однажды, что последует за нею и в ад. Но ада ему она не хотела.

- Я посмотреть, — глухо выдохнула Аньес, выныривая из оцепенения, а потом, когда снова задвигалась, то спешно пошла ему навстречу. И теперь он спускался, а она поднималась вверх, не глядя под ноги. — Я посмотреть, понимаешь? Я так давно не была здесь, мне нужно было лишь посмотреть. Не думай ничего другого, я только посмотреть!

— Хорошо. Посмотришь еще, — прохрипел Юбер, оказавшись вплотную возле нее, схватил за плечи и прижал к себе, а она удивилась тому, как исходит жаром его тело. Вот тогда Аньес и испытала свой новый, повернувшийся к ней другой гранью страх. Совсем иной, чем во Вьетнаме. Совсем иной, чем когда гильотина казалась ей выходом. Тогда в ней все еще бушевали страсти человеческие. Сейчас, оказавшись один на один со смертью, она знала, что там, за ней, ничего нет. И от ужаса лишь шире раскрывала глаза и хватала ртом воздух, который шумными потоками проносился мимо них и взмывал вслед за чайками в небо. Но ни она, ни Анри ветром не были. Им вот здесь, на скалах суждено оставаться.

— Пойдем, — шептал Лионец, пытаясь ее увести, и она его слушалась, заставляя себя шагать по гладким камням. — Пойдем наверх. Мы поднимемся, и ты увидишь еще очень много всего. Честное слово, не хуже твоего океана. Не хуже Тур-тана. Может быть, даже лучше… Нужно только идти, милая. Идти… не оглядываться. Если не для себя, то хотя бы для меня, Аньес. Я дрянь человек, но такого даже я не заслуживаю.

Он говорил что-то еще, но она не слушала его. Она закрыла глаза и, поддерживаемая его руками, делала шаг за шагом по земле, будто бы снова училась ходить, отдавая себе отчет, что без него — не получилось бы. Важен был только его голос и важна была только его бесконечная жажда жизни. Ее жизни. Будто бы это ему нужно, чтобы ее глаза еще столько всего увидали. И это он раз за разом отвоевывал ее у войны, у смерти, у океана. Нет, не она. Она давно пропала бы одна. И это был куда больший дар, чем все, что преподносила ей судьба.

Вот и цеплялась за него. Пережив предательство. Предавши сама. Совершив преступление. Уверовав истинам, которые он отрицал. Расхотевши жить. Потерявши все. Кроме единственного столпа, на котором, оказывается, зиждилось все, что она сегодня из себя представляла.

Когда наверху Аньес, наконец, раскрыла глаза, солнце касалось земли, скользя по нему лучами и серебря мокрые после ночного шторма камни. Серебрилось и лицо ее Лионца с седоватой щетиной пробивающейся бороды и брызгами соленой воды на коже. Ее лицо тоже было влажным — океан умыл и его. Он их обоих словно бы крестил заново.

Они смотрели друг на друга и молча шумно дышали.

Аньес наконец проснулась.

Она наконец вновь почувствовала, как воздух наполняет ее легкие, как стучит сердце, как в ней, несмотря ни на что, все еще происходят процессы, которые отличают жизнь от смерти. И впервые за последние несколько дней это определило все, что будет потом. Для них обоих.

Аньес пересекла отрезок пути, на котором дороги не было, сбила в кровь ноги, выбилась из сил, разуверилась в том, что куда-то придет. А потом вышла на красные камни, устилающие тропу к старому маяку. И оказалось, что они вполне сносны.

- Если придется уехать, я бы мог уехать с тобой, — севшим сорванным голосом сказал Лионец.

Аньес, не отрывая от него глаз, мотнула головой. На ее лице отразилась довольно слабая улыбка, но она ничего не ответила вслух. Юбер прикрыл веки и повторил:

— Я бы мог уехать с тобой, Аньес.

Она вновь отрицательно качнула подбородком и проговорила:

— Ты бы не смог. Это значило бы для тебя иное, чем для меня, Лионец. Так ты сам записал бы себя в отступники… ты офицер. Ты… ты честный. Ты бы не смог.

Снова хватанула ртом воздух. Положила ладонь ему на сердце и, слушая его, продолжила:

— Ты бы возненавидел меня. Не сейчас, так после. Жить не в ладу со своей совестью, поверь… невыносимо. А мне было бы невыносимо знать, во что я все превратила. Сейчас честны и я, и ты. И мы никогда не будем честнее.

Он молчал, подобно ракушечнику и песку впитывая ее слова. Его пальцы на ее спине непроизвольно царапали ткань платья. На ней тоже не было верхней одежды. И он прекрасно знал, зачем она спускалась вниз.