Поездом к океану

Аньес было чем жертвовать, все на свете она посчитала меньше и ниже того, что до́лжно сделать, и, кажется, просчиталась. Иначе это все не убивало бы ее секунда за секундой. Глаза – две плошки, на дне которых вода. А он сам видел, как горели они у нее на кухне, когда на его коленях устроился ее маленький сын. Значит, счастье – было. Счастьем были и Робер, и то утро, и он сам. Будто бы у них семья, и никогда не существовало никакого Жиля Кольвена.

Аньес молчит. А в его голове долбит ее голосом: «А я ждала твоего звонка и буду ждать тебя в Париже», - отчего он лишь крепче сжимает руль и старается не глядеть сейчас на нее. Потому что иначе его и самого развезет, а этого нельзя, хотя бы один из них двоих должен оставаться в здравом рассудке. То, что Аньес до здравости далеко, было очевидно с первого взгляда.

Остин двигался вперед, нигде не останавливаясь. Юбер опасался показываться на глаза в маленьких придорожных бистро, и выпускать из машины свою спутницу тоже. Его модель автомобиля была слишком приметна, даже нарочито парадна, чтобы не обратить внимания, но и тайны он не делал из своего путешествия, потому куда лучше, чтобы считалось, что он действительно ехал один. Если не задерживаться, то вполне можно проскочить. Впрочем, Аньес никуда и не рвалась. Она вообще ничего не хотела, кроме дурацкого слоненка с тарелками, единственного, что ей было нельзя.

К позднему вечеру они добрались до Ренна. Ее мать и сын – в Ренне. Это Аньес сказала ему по пути, и он невольно вспоминал квартиру, куда приползал уставшим голодным псом со стройки в то нелепое время, когда не знал, куда девать самого себя. Квартира у нее осталась, теперь там жили мадам Прево и мальчик. Аньес сообщила это словно между делом, как будто бы это не имело значения, но он знал, как подрагивает у нее внутри от осознания близости к мальчишке. Как по живому драть.

- Какая у Робера фамилия? – медленно спросил Анри, едва ее голос стих, и она уставилась в окно, за которым было плохо видно и шел дождь.

- Как у меня.

- Стало быть, он не записан на имя своего отца?

- Да. Я его вымарала. Так лучше.

- Это несправедливо, он не виноват, что его родители…

- В том-то и дело, Анри. Он не виноват. Все я. Мой сын. Не мучь меня, пожалуйста, вопросами.

- Мне нужны ответы, Аньес.

Она повернулась к нему. Ее ноздри раздувались, как бывало всегда, когда она сердилась, но сейчас Юбер чувствовал в ней другое, безошибочно узнавая беспомощность. Ему стоило еще сильнее надавить на нее – и полетели бы в стороны черепки. В своем бессилии она совершенно безжизненным голосом сказала:

- Я никому не буду навязывать расплату за свои поступки. Робер всем обеспечен, на его имя открыт счет с некоторым состоянием. Пусть это единственное, что я оставлю ему, но его будущее будет... черт... оно будет. Довольно этого.

Юбер сжал крепче руль. Ее не смог. В черепки – не смог.

И снова вглядывался в дорогу, освещаемую светом фар, минуя Ренн и устремляясь еще дальше, туда, где кончается земля и начинается океан. На самый край света, к старому маяку, ведь, как ни крути, все и всегда приводит к краю.

Их путь еще не был завершен.

Когда несколько часов спустя Аньес поняла, что на знакомой ей с самого детства развилке дороги, не добравшись до устья Пулдавида, они свернули в сторону Требула, она ожидаемо заволновалась.

- К... куда? Куда мы?

Ее лица он во тьме не видел, но слышал дрожание в голосе. Ему хотелось успокоить ее, как маленькую, но все, что он мог сейчас, состояло лишь в механическом выполнении собственного плана. Никто не станет ее искать на ферме, которая давно ей не принадлежит. Никому не придет в голову, что можно быть настолько безумной, чтобы сунуться в дом человека, вроде него. Единственное, что Юбер позволил себе – это постараться добавить хотя бы немного теплоты в собственный по-солдатски краткий ответ.

- Домой. В Тур-тан.

- Ты с ума сошел? Я продала его еще два года назад!

- Ты продала его мне.

- Боже...

- Ты продала его мне, - с нажимом на последнее слово повторил Юбер, продолжая мчаться в ночь, у которой тоже наступал край. Когда они приедут к дому, будет чернее всего, как бывает лишь перед рассветом.

Сделку она оформляла через поверенного. Документы подписывала, почти не глядя – да и какой в том толк, когда ни имени, ни подписи покупателя в бумагах еще не стояло. Главным было то, что она получила запрошенную сумму! На все остальное – плевать. Если уже решилась отдать свою душу – нужно быть уверенной что не продешевила.

- Зачем? – побелевшими пересохшими губами спросила она.

Юбер не ответил. Лишь повернул к ней лицо и глянул во тьму побитой собакой, туда, где один только свет фар выхватывал ее четкий затемненный профиль.

- Господи боже, зачем?! – выкрикнула Аньес, взмахнув обеими руками и ударив себя по коленям, как капризный ребенок, и ему казалось, у него выпрыгнет сердце от ее крика.

- Потому что я любил тебя, - срывающимся голосом выпалил он. – Я хотел, чтобы ты вернулась сюда ко мне! Я надеялся сохранить его для тебя, когда ты уезжала!

- Лионец, зачем!