Поэзия Африки

А это что? Стихи о любви? Сладкозвучное обращение к возлюбленной? Уход от слишком запутанной действительности? Вроде бы — да…

Если бы ты
Звонкоголосою птицей была,
Я пошел бы в глухие леса,
Чтобы услышать тебя.

Поэт продолжает свою, в общем-то, традиционную речь, плетет орнамент, не жалеет красок. Очевидно, ему — поэту — нет никакого дела до страдающего народа, нет дела до битвы, до крови, до надежд людских…

Если бы ты
Звездою была,
Я бы все ночи не спал,

Читать дальше или не надо? Ведь, пожалуй, эту любовную нить можно тянуть до бесконечности… Нет, читайте! Обязательно читайте дальше!

…Я бы все ночи не спал…
Чтобы только смотреть на тебя,
Свобода!

(Зехор Зерари)

Вот вам и обращение к возлюбленной…

Слышите, как звучит последнее слово в этом стихотворении? «Сво-бо-о-о-да-а-аа!» Нараспев оно звучит, каждый звук смакуется, даже каждый оттенок звука…

А дальше — снова ритм. Ритм боевого танца.

Мы танцуем
при свете костров
свой воинственный танец,
а вокруг —
ни колодцев, ни хижин,
ни девичьих глаз.
Только черные кедры
стоят,
приосанясь,
и смотрят на нас.
Юность моя!
Тонко поет
школьная дверь…
Розовый мак
слабо хрустит
под сапогом.
Школьная дверь
стала от пуль
как решето.
Вот мы стоим
здесь.
А в глазах —
нет ни слезы.
Вот мы стоим
здесь.
А в глазах —
только огонь.
Наших врагов
он навсегда
испепелит.

(Катеб Ясин)

«Дыханье свободы пробегает по нашим лесам, как дыханье грозы по шкуре барса…» — пишет алжирка Анна Греки. И это не просто красивое преувеличение, лихой образ. Так и должно быть, так и было: вместе с людьми поднялась сама земля, поднялись на справедливый бой закаты и рассветы, поднялись горы и леса, полночи и полдни. Бой этот невероятно труден, потрясающе жесток! Ибо «цивилизаторы», привыкшие считать себя хозяевами африканской земли, так просто, ни с того ни с сего, уйти не могут. Они бросили в бой всю свою силу, все достижения своего «военного прогресса»…

Но вдумайтесь, каким высоким, каким прекрасным должно быть сердце народа, если поэт этого народа — окровавленный, шатающийся от бессонницы поэт — в самый разгар сражения может клясться сквозь слезы:

Клянусь рыданьями девушки,
Потрясенной воздушным налетом,
Клянусь отчаяньем матери,
Потерявшей ребенка в сумятице бегства…
Клянусь молчаньем захваченных наших селений,
Клянусь горизонтом,
Который, как рана, раскрылся…
Клянусь бушующим морем страданий
И гневом клянусь,
От которого женщины наши стали прекрасней,
Клянусь нерасцветшей любовью,
Немеркнущей дружбой,
И верой глубокой,
И пламенем негодованья.
Клянусь, что к народу французскому мы не питаем вражды!

(Башир Хадж Али)

Немногие поэты мира могут сохранить в трагической ситуации такую ясность ума, такое убежденное благородство, основанное отнюдь не на всепрощении. И не от слабости эта клятва! А от силы. От сердечной щедрости и сердечного мужества.

Как психологически верно звучат стихи другого алжирского поэта — Жана Сенака, озаглавленные «Неужели настал мир?». Это — медленные стихи очень усталого человека, пришедшего к своей победе по бесконечной дороге потерь:

Заросли остались давно позади.
В небе — спокойная луна.
Я промываю рану сам.
Охрипшее радио молчит.
Женщины несут мешочки с крупой…
Неужели настал мир?

Я вижу его, этого человека. Он сидит прямо на земле. Пыльный и усталый, как эта земля. И воспаленные глаза его почти безотчетно фиксируют то, что происходит вокруг. И луну — такую обычную и все-таки не совсем обычную. И дорогу, и очень спокойных женщин на этой дороге. Человек потрясен тишиной. Такой тишины в его жизни никогда не было. Никогда. И он до сих пор еще не может поверить этой тишине. За долгие месяцы боев он узнал, что тишина чаще всего — обманывает. И поэтому автомат лежит рядом. На земле. На пыльной и усталой земле. Такой же пыльной и такой же усталой, как этот человек. Что поделаешь, — земля тоже устает от войны…