Свобода поведения, жеста - оборотная сторона того момента несвободы, который заложен в призвании, неотвратимом и почти роковом:
Наследственность и смерть - застольцы наших трапез.
Разрешение его - в творчестве. Золушка-муза в своем торжестве великодушно снимает последний намек на вражду к окружающему, а заодно и собственную богемную исключительность:
Полы подметены, на скатерти - ни крошки, Как детский поцелуй, спокойно дышит стих, И Золушка бежит - во дни удач на дрожках, А сдан последний грош,- и на своих двоих.
Романтический конфликт в его открытом виде (поэт и толпа) наибольшего накала достиг в стихотворении «Любимая - жуть! Когда любит поэт...», одном из самых знаменитых в «Сестре». Ирония - редкость в лирике Пастернака, но здесь он с сарказмом, ядовито и зло рисует образ мещанства, противопоставив ему романтическую фигуру поэта, несущего в себе дыхание изначальных стихий.
Любимая - жуть! Когда любит поэт, Влюбляется бог неприкаянный. И хаос опять выползает на свет, Как во времена ископаемых.
Глаза ему тонны туманов слезят. Он застлан. Он кажется мамонтом. Он вышел из моды. Он знает - нельзя: Прошли времена - и безграмотно.
Он видит, как свадьбы справляют вокруг, Как спаивают, просыпаются. Как обшелягушечью эту икру Зовут, обрядив ее, паюсной.
Мало того: далее следует совсем уж необычное для Пастернака. Поэт у него не только чувствует свою отчужденность в мире самодовольной пошлости, «общелягушечьей икры» безликости - он сам, «по-маяковски», «по-цветаевски», бросает этому миру вызов, метя в его святая святых - принцип благопристойности:
Где лжет и кадит, ухмыляясь, комфорт И трутнями трутся и ползают. Он вашу сестру, как вакханку с амфор. Подымет с земли и использует.
Существует осторожная версия, что ничего «страшного» здесь, может быть, и нет. Подымет... как осколки древней вазы, использует... для искусства. В таком случае придется признать факт чрезвычайной неточности стиха. Только современники прочитали эту строфу очень определенно, именно «как у Маяковского», «как у Цветаевой» (ср.: «Будут девками ваши дочери//И поэтами - сыновья»). Пастернак это прекрасно чувствовал - и испугался собственной дерзости, вызывающего ^использует». Известно, что в 1956 году он пытался переделать стихи:
Но там, где -шумит самодурство повес, И барство царит, и купечество. Он вашу сестру вознесет до небес. Превыше всего человечества.
Порадуемся, что этот пресноватый, при всей «идеальности», вариант остался в черновиках. Пастернаку ли приукрашивать свое чувство к женщине? В его стихах, и ранних, и поздних, любовь не числится по разряду «земной» или «небесной», а являет собою чувство полное, здоровое, равно молитвенное и дерзкое. В том же 1956 году:
Пошло слово любовь, ты права. Я придумаю кличку иную. Для тебя я весь мир, все слова. Если хочешь, переименую.
(«Без названия»)
Собственно говоря, в «дерзком» основном тексте стихотворения «Любимая - жуть!..» Пастернак тоже «возносит» женщину «до небес». Но сохраняет при этом, пусть в данном случае лишь намеком, сложность драматической ситуации, которая стоит за полемическим выпадом. А она стоит, и романтическим пафосом дело тут не исчерпывается. «Он вышел из моды. Он знает - нельзя» - уже это, ироническое, но все же признание другой логики вносит в стихотворение дополнительную объемность. И дальше. «Он вашу сестру... подымет с земли». Значит - вырвет из привычного круга, из той логики и морали, согласно которой поэт «вышел из моды». Знакомая ситуация, и в ней, строго говоря, не одна-единственная правда. Это и ваша сестра, оскорбленные и по-своему тоже правые Лаэрт и Валентин! У Артура Шопенгауэра есть классификация трагических коллизий. Первая коллизия - когда причиной трагедии является зло, сосредоточенное в определенном лице (Яго в «Отелло»). Вторая - когда трагическая развязка обусловлена стечением исторических обстоятельств (враждой Монтекки и Капулетти в «Ромео и Джульетте»). И, наконец, третья - когда в трагической ситуации нет виновных, когда она выражает глубинную трагедийность целого бытия (Гамлет - Офелия, Фауст - Маргарита). В творчестве Пастернака коллизия Гамлет - Офелия, Фауст - Маргарита не однажды отражается своей драматической стороной, явно или намеком, в той или иной мере субъективности. Во «Втором рождении», книге начала 30-х годов, характерно в этом отношении стихотворение, написанное по конкретному личному поводу:
Стихи мои, бегом, бегом. Мне в вас нужда, как никогда. С бульвара за угол есть дом. Где дней порвалась череда. Где пуст уют и брошен труд И плачут, думают и ждут.
Где пьют, как воду, горький бром Полубессонниц, полудрем. Есть дом, где хлеб как лебеда, Есть дом,- так вот бегом туда.