Поэзия как волшебство

Если руны достойно воспеты в Скандинавской «Эдде», власть заклинания еще более заполоняет поэму Финнов «Калевалу». Здесь мысль с начала до конца не выходит из чар заговора, как никогда не расстаться нам на Севере со снегами и туманами, и лишь на отдельные мгновения прозрения Солнце разрывает самый густой туман, буря разметывает самые темные тучи – заговорное слово побеждает самое грозное зло и вызывает к жизни самые желанные сочетания творческой мечты. В «Калевале» все время колдует Вэйнемэйнен. Вэйно по-финнски значит страстное желанье. Из настоящего хочу родится весь Мир, создаются звезды и Моря, цветы и вулканы. Рождается Песня, возникает Музыка, от одного сердца тянутся лучи к миллиону сердец, единый человеческий дух, заклинающий напевным словом, становится как бы основным светилом целого сплетения звезд и планет.

Имя первочеловека, создателя рун и поэзии Вяйнамейнена (Väinämöinen) не имеет надежной этимологии, наиболее распространенная – поднявшийся из вод. Жажда по-фински jano. Сплетение звезд – сокращенный образ из «Псалма звезды» в сб. «Белый зодчий» (1914):

В глушащий день, и в гулкой мгле ночей,
Внимай псалмам, сплетенным из лучей,
В душе души звезду оберегая.

Дух человеческий, таким образом, в «душе души», так как заклинает напевным словом и душу.

Силой слова, Дочь Воздуха, мать Вэйнемэйнена, воздвигает мысы, вырывает рыбам ямы, возносит утесы, ваяет страны, строит столбы ветров, обогащает бездны Моря, и между Небом и Морем, в циклах веков, дает жизнь человеку, и велит ему быть певцом и заклинателем. Пески и камни Вэйнемэйнен превращает в древесное царство. Знающим словом зачаровав Природу, он рассыпал по земле семена. Все, что мы любим, посеял он: сосны и ели, иву и березы, вереск и черемуху, можжевельник и красную рябину. Спрятав в куньем и беличьем мехе шесть-семь зернышек, он засеял ячмень и овес. Там, где нужно, вырубил деревья, но пощадил березу, чтобы было где куковать кукушке. Благой, он умеет, однако, быть грозным, и когда заносчивый Юкагайнен, неподросший певец заклинаний, вызывает его на состязание, Вэйнемэйнен запел заговор, на дуге у Юкагайнена выросли ветки, на хомут его лошади навалилась ива, кнут превратился в осоку, меч стал молнией, раскрашенный лук встал радугой, рукавицы стали цветами, а сам Юкагайнен потонул до рта в зыбучих песках, в трясине, и потонул бы вовсе, если бы

Вэйнемэйнен не пропел заговор обратного действия и не расчаровал свою чару.

Столбы ветров в «Калевале» – часть устройства мира, служащие для ветра тем же, чем подводные утесы для моря – механизмом, направляющим ветер.

Из костей щуки, которая плавает в Море и знает морские тайны, сделал Вэйнемэйнен свои певучие гусли, кантелэ, и под эту музыку поет заклинательные песни. Струны он сделал из волос стихийного духа Хииси, который живет в глубокой пропасти на раскаленных углях, но также он и водный царь, и горный дух, и лесовик, и быстрый конь.

Кантеле, финская цитра, происходит от слова «гусли», «гонтсли», превратившиеся в «кантсле» и «кантеле». Далее Бальмонт цитирует «Калевалу» в переводе Леонида Петровича Бельского (1888).

«Вот играет Вэйнемэйнен —
Не осталось зверя в лесе,
Изо всех четвероногих,
Зверя с длинными ногами,

Чтоб не шел туда послушать,
И ликуя, подивиться.
Белка весело цеплялась,
С ветки прыгала на ветку,
Подбежали горностаи,
Возле изгороди сели,
Лось запрыгал на поляне,
Ликовали даже рыси.
И сама хозяйка леса,
Эта мудрая старуха,
Вышла в синеньких чулочках,
Подвязав их красным бантом.
С высоты орел спустился,
Из-за туч спустился ястреб,
Из потоков вышли утки,
Вышли лебеди из топей».

(Перевод Л. Бельского)