Поэзия как волшебство

Он имеет еще и другие качества. Одно из них – звуковое свойство – способность петь. Он все молодит своей жизненной силой. А молодость всегда любит и поет. Он весь движение. А движение невозможно без звука. Из него созданы небесные сущности, первоангелы и ангелы. А святой Василий говорит, что дело ангелов псалмопевчество.

Если от гор и речных побережий Индии, от свежих плоскогорий Ирана, от горних областей псалмопевческих ангелов и первоангелов, облеченных в огненные одежды, мы обратимся к миру нашей собственной природы, раскинутой кругом, если мы прильнем к ней приникновенно, мы везде ощутим в природе Музыку, певучее соответствие ее частей, напевный лад всех соотношений, одновременность тайнодействия света и звука, сопричинность и существование их, многосложную песню Огня, гармонизирующий Светозвук.

Вот «Рассвет».

Едва озарены верхушки гор.
Еще не вышло гордое светило,
В котором всем земным восторг и сила.
Сейчас оно начнет дневной дозор.

Под белой дымкой зеркало озер.
Цветы – еще закрытые кадила.
Долины спят. Но тьма уж уступила,
И только знака ждет старинный бор.

Купавы словно дремлющие луны.
Все шире свет. Все ярче горный храм.
Расплавленный рубин по ледникам.

Весь мир земной натянутые струны.
Скорей. Скорей. Мы снова будем юны.
И ток огней ударил по струнáм.

Из этой природной картины, где Музыкальная Воля ежедневного миротворчества силою Светозвука обращает бездейственную дремоту в пряжу бодрствующего сознания – перенесемся мгновенно в концертную залу, где дух творит подобное не волею протянутых лучей, а колдующей волею рук.

Настраиванье скрипок. Ток ручьев,
Себя еще пытующих, неровных,
Но тронувших края надежд верховных,
И сразу доходящих до основ.

Дух пробужден. В нем свет, который нов,
Пробег огней утонченно-духовных.
Мир возниканья снов беспрекословных,
По воле прикасания смычков.

Миг тишины. В огнях застыла зала.
Не дрогнет жезл в приподнятой руке.
Еще сейчас душа была в тоске.

Вот в ней мгновенно притупилось жало.
И с пальцев рук теченье побежало.
И дух плывет в ликующей реке.

Голос Светозвука явственно ощутим. Музыка, вечно построяющая себя в мире во временных предельностях Рассвета, Утра, Полдня, Заката, Вечера и Ночи, четко слышна и зрима поэтическому мироощущению, которое по существу своему есть провидческое и яснозрящее.

С утра до полдня в духе я певучем,
Со всем земным я все же не земной.
Я восхожу с растущею волной,
До полдня, к Солнцу, к тем горнилам жгучим.

Найдем, сверкнем, полюбим и замучим,
Занежим семицветной пеленой.
К черте рассвета! К музыке! За мной!
Взнесем дары и приобщим их к тучам!

Но вдруг в душе означится излом.
Пронзит предел восторженность сгоранья.
Двенадцать. Солнце кончило игранье.

Хоть вы придите, молния и гром!
До завтра мгла и ощупь собиранья.
Но завтра утро вновь качнет крылом!

Та мировая Музыка, которая, в недвижном своем лике и в безгласной певучести, являет себя в соразмерностях горных цепей, в идеальных линиях Казбека, Монблана и Фуджи-Ямы, в красках алмаза, рубина, аметиста, в кристаллах и снежинках, в человеческом зодчестве, в исполинском храме Боро-Будур[4], облеченном рамою вулканов Явы, в Эллинском изваянии воздушных складок, ток которых журчит в душе, – эта мировая Певучесть, в подвижном своем лике, создает Autos Sacramentales рассветов и закатов, где цветовые симфонии и пляски красок не только сосуществуют, но и сопричинны с пением птиц и вскликами людей.