Поэзия кошмаров и ужаса

В Польше он имел роман с одной замужней дамой, роман весьма своеобразный. Так как муж дамы был человек больной, а ей страстно хотелось иметь ребенка, то она ночью посетила Зенона, гостившего в их имении. Молодой человек, раньше не обращавший на нее внимания, после этого таинственного ночного визита безумно влюбляется в нее, но она, почувствовав себя уже матерью, отклоняет его любовь. Она хочет быть только матерью, а не женой и любовницей.

И Зенон видит, что она пользовалась им только как средством, что он для нее только оплодотворяющее начало.

«Ты паук!» – невольно срывается с его уст.

Очутившись потом в Лондоне, разлагаясь под напором «отвратительной, проклятой» жизни города, Зенон видит все в сумрачно-искаженных образах, и тогда и женщина превращается в его глазах из паучихи в – Вампира.

Он знакомится со странной и страшной девушкой – а, может быть, она только «кошмар его воображения, охваченного ужасом» (как Клара в «Саду пыток»). У Дэзи лицо какого-то «кошмарного видения». Губы ее змеятся «змеиными движениями». На всех она наводит инстинктивный «страх».

Она – колдунья. От одного ее взгляда заболевают маленькие дети. Она – «вампир» – одно из многочисленных «воплощений Бафомета». Она – дочь князя тьмы.

Чем-то средним между вампиром и демоном является женщина и в рассказе Лемоннье «Суккуб».

Молодой человек сидит в партере театра. Дают «Тристана и Изольду» Вагнера. В одну из лож входит дама в черном, похожая на портрет кисти художника Уистлера[180]. Ее «ослепительная красота» граничит с «безобразием». Из ее глаз струится «жестокость», исходят какие-то «лихорадочно – красные испарения», от которых становится «жарко».

Молодому человеку кажется, что когда-то, где-то, он видел уже эту женщину, даже больше: обладал ею. И вдруг ему вспомнилось.

Много лет назад, он был серьезно болен. И вот ночью к нему пришла странная женщина с бледным лицом, на котором заметны следы разложения. Губы его слились с ее устами. Потом он почувствовал, как она вонзает свои зубы ему в шею и сосет его кровь. На утро мать нашла его полумертвым. И однако ни одна дверь ночью не отворялась. Никто не входил.

«И все-таки это был не сон! – заканчивает рассказчик. – Кто бы ни была она – суккуб или вампир, – я испытал тогда восторг, граничивший с ужасом смерти».

Так подготовлялась постепенно психологическая почва для возрождения веры в существование одержимых дьяволом ведьм.

Для очень многих модернистов из числа тех, кто склонен вообще к кошмарному взгляду на жизнь, не может быть никакого сомнения в том, что ведьмы существуют на самом деле.

В романе «Ад» Стриндберг заявляет – нисколько не смущаясь и не краснея, – что буря и гроза – дело рук ведьм (точно слышишь голос короля Якова I), а в продолжении «Ада», в «Легендах», констатируя возрождение во Франции католического духа, он радуется, что скоро запылают первые костры, на которых будут сжигать уличенных в ведовстве женщин.

Такого же взгляда придерживается и Лемоннье.

В романе «L’homme en amour» Од кажется герою не то «потомком женщин-животных», призывавших самца «грустным рычанием», не то «жрицей черной мессы», ведьмой, отправляющейся на охоту за мужчиной, «опьяненная мыслью о его гибели».

Такова точка зрения и Гюйсманса.

В романе «Бездна» выступает некая мадам Шантелув. Она одета по последней парижской моде, читает современные книги и романы и, однако, она настоящая – ведьма. Об этом свидетельствует как ее отвращение от нормальной половой любви, так и то, что ее тело на ощупь – даже летом – холодное.

Отсюда только один шаг к реставрации «Молота ведьм», пресловутого «Malleus Maleficarum», созданного некогда в XV в. Генрихом Инститором и доминиканцем Яковом Шпренгером.

Эту благородную задачу взял на себя Пшибышевский в «Синагоге сатаны», где он величает книгу старых инквизиторов «бессмертной»:

«Сатана любит женщину, ибо она вечный принцип зла, вдохновительница преступлений, – восклицает Пшибышевский. – Женщина – возлюбленная сатаны, который пользуется ею для распространения и укрепления своего культа», и т. д.

А если существуют ведьмы, поклоняющиеся дьяволу, то – почему не существовать и шабашу?

В «Синагоге сатаны» Пшибышевский, пользуясь данными процессов, признаниями самих ведьм (!!!), набрасывает широкую и подробную картину шабаша, каким он был на исходе Ренессанса:

«Сборищем управляет женщина и доводит его до экзальтации. В ней оживает фурия с нечеловечески разросшейся чувственностью. Похоть завершается кровожадностью. Она рвет ногтями собственное тело, вырывает толстые пряди волос из головы, расцарапывает себе грудь, но и этого недостаточно, чтобы насытить зверя. Она бросается на младенца, приносимого в жертву сатане, рвет ему грудь зубами, вырывает сердце, пожирает его или разрывает младенцу артерии на шее и пьет брызнувшую оттуда кровь!»

И все это – заметьте – не бред больных истеричек, не признания, полученные в застенке, под нечеловеческими пытками, – а самая доподлинная действительность!