Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной

В этой снежной степи  —
                                        снежным вихрям лишь месть,
В ней одни лишь столбы телеграфные есть.
Только ветер, пронзительно воющий здесь.
Только точечка — путник, заснеженный весь…

И земля здесь и небо — друг другу под цвет.

Пойди-ка, послушай,
                                   ты слышишь иль нет?
Это — слышишь? — столбы под метелью поют.
Что навстречу тебе из метели встают.

1974

СЕВЕРНЫЙ ПЕЙЗАЖ

Я видел белый цвет земли,
где безымянный почерк следа
водил каракули средь снега
и начинал тетрадь зимы.

Кого-то так влекло с крыльца!

И снег — уже не лист бесцельный,
а рукопись строки бесценной,
не доведенной до конца.

Тамаз Чиладзе [154]

ЗИМНИЙ ДЕНЬ

Вот паруса живая тень
зрачок прозревший осеняет,
и звон стоит, и зимний день
крахмалом праздничным сияет.

Проснуться, выйти на порог

и наблюдать, как в дни былые,
тот белый свет, где бел платок
и маляра белы белила,

где мальчик ходит у стены

и, рисовальщик неученый,
средь известковой белизны
выводит свой рисунок черный.

И сумма нежная штрихов

живет и головой качает,
смеется из-за пустяков
и девочку обозначает.

Так, в сердце мальчика проспав,

она вкушает пробужденье,
стоит, на цыпочки привстав,
вся женственность и вся движенье.

Еще дитя, еще намёк,

еще в походке ошибаясь,
вступает в мир, как в свой чертог,
погоде странной улыбаясь.

О Буратино, ты влюблен!

От невлюбленных нас отличен!
Нескладностью своей смешон
и бледностью своей трагичен.

Ужель в младенчестве твоем,

догадкой осенён мгновенной,
ты слышишь в ясном небе гром
любви и верности неверной?

Дано предчувствовать плечам,

как тяжела ты, тяжесть злая,
и предстоящая печаль
печальна, как печать былая…

«Колокола звонят, и старомодной…»

Колокола звонят, и старомодной
печалью осеняют небеса,
и холодно, и в вышине холодной
двух жаворонков плачут голоса.

Но кто здесь был, кто одарил уликой

траву в саду, и полегла трава?
И маялся, и в нежности великой
оливковые трогал дерева?

Еще так рано в небе, и для пенья

певец еще не разомкнул уста,
а здесь уже из слёз, из нетерпенья
возникла чьей-то песни чистота.

Но в этой тайне всё светло и цельно,

в ней только этой речки берега,
и ты стоишь одна, и драгоценно
сияет твоя медная серьга.

Колокола звонят, и эти звуки

всей тяжестью своею, наяву,
летят в твои протянутые руки,
как золотые желуди в траву.

«Да не услышишь ты…»