Поэзия народов СССР IV - XVIII веков

Внимательно смотри, вот для тебя урок.
Стал прахом город Медаин,- о, жалкий рок!
Идем же, сердце, в путь. Нам Деджла путь укажет.
Но глубже, чем река, горючих слез поток.
И Деджла плакала, как сто ручьев кровавых,
Чей полноводный бег печален и широк.
И устье Деджлы пьет с ненасытимой жаждой –
Пузырится в жару – и бред ее глубок.
Смотри, она горит от ужаса и горя.
Слыхал ли ты когда, чтоб воду пламень жег?
Плати же, как она зекят слезами платит -
Здесь, у морской губы,- соленый свой налог.
О, если бы река псе рассказать могла нам,
Как бил озноб ее всю с головы до ног!
Она сама в цепях и вьется длинной цепью,
Ее пожар загнал и ужас уволок.
Так обратись к развалинам – и ты услышишь,
Как плачет из глубин невнятный голосок.
Вглядись, как медленно крошатся эти зубья:
Все временно. Все – тлен. Всему назначен срок.
Топчи нас, человек. Мы, как и ты, истленье.
Мы, как и ты, ковер для всех идущих ног.
Как ноет голова от воя сов полночных,
Хотя бы слез твоих нас освежил глоток!
Здесь истина жила. Ее не пощадили.
Поплатится ли тот, кто с нами был жесток?
Изменчива ль судьба, или ее ломает
Тот, кто обуглил наш возвышенный чертог.
Не смейся над моим рыданьем – помни, путник:
Кто слез не проливал, тот низок и убог.
Когда-то Медаин был не беднее Куфы -
Плачь, путник, и пойми, как мой позор глубок.
Ведь камня этих стен так много рук касалось,
Что оттиски легли на каждый уголок.
Привратником здесь был властитель Вавилона,
О, слушай, Туркестан,-трубит военный рог…
Балконы рухнули, отполыхали балки.
Здесь был когда-то пол, здесь – круглый потолок.
Не удивляйся! Там, где соловьи гремели,
Одна сова кричит плачевный свой упрек.
Сойди с коня! Коснись лицом земли бесплодной.
Нам дали мат слоны на злейшей из досок.
Земля пьяна, но пьет из черепа Ормузда;
Ей льет Нуширеван багряной крови ток.
Ты спросишь: где же те былые венценосцы?
Беременна земля от них на долгий срок.
Где Кесры апельсин и где айва Парвиза?
Все золото – ничто. Сам Сасанид – песок.
Вино из этих лоз когда-то было кровью,
Кувшин – землею был, где прах Парвиза лег.
Земля от стольких тел тучнела и разбухла,
Но жаждет новых жертв, хотя бы малый клок.
И кровью детскою, как пурпурною краской,
Старуха красит рот, а женщина – сосок.
Бывало, странники везут домой подарки.
Я привезу друзьям рыданье этих строк.
О Хагани! Учись молчанью этой почвы
И подари друзьям ее сухой кусок.
Жалуюсь тебе на гнет и зло.
Послушай же, откуда все пошло.
Как раковина, я в пучине бед
Запечатлен. И мне исхода нет.
Чтоб жемчуг взять, чтоб створки разомкнуть,
Судьба ножом не растерзала грудь.
Я в пламени, мне не передохнуть.
В руках беды я сыплюсь, словно ртуть.
Явились бельма на глазах судьбы,
От оспы – ямы на щеках судьбы.
Но это бельма века моего,
А оспины – Ширван и зло его.
Да, обладал я крыльями орла,
Я видел мир. Но сломаны крыла.
Я злобою пленен и окружен.
И каждый вздох мой горек и стеснен.
В ярме – я сходен с мельничным быком,-
Вращаю ворот я в кругу своем.
Мой мельник – век. Гоняет он меня,
Мне не давая отдохнуть ни дня.
Бык, мельницу вертящий целый год,
В кругу стесненном нехотя идет,-
Зерно он мелет, радует сердца,
И нет его мучениям конца.
Для достиженья цели он в пути,
И все ж ему до цели не дойти.
Удушье тяжко давит грудь мою.
Я, сидя одиноко, слезы лью.
Мне сердце пламень внутренний спалил
И в кровь на веках слезы превратил.
Сосуд моей души разбит, о друг,
Моя работа падает из рук,-
Вот так, когда в лампаде масла нет,
Тускнеет и дрожит лампады свет.
У верных праздник есть – Новруз весной.
Но где же он – Новруз весенний мой?
Прошли года, мой волос серебря,
Как числа старого календаря.
Ведь с новым годом он не совпадет;
Свой календарь заводит новый год,
А старый календарь, что весь пройден,
Уносит из библиотеки вон,
И вместе с мусором сожгут его
Иль книгоноше отдадут его.
Сложилась так теперь судьба моя:
Тот старый календарь, о друг мой,- я.
Не ведал правды я в сердцах людей,
Вернее – даже не слыхал о ней.
Юсуф от братьев много перенес.
Из-за друзей я больше пролил слез.
Я камнем, в угол брошенным, лежу,
От горьких мук в себя не прихожу.
Пришли в упадок все мои дела,
Болезнь костер в груди моей зажгла.
Я – попугай, что мудрости учил,
Но город зла – Ширван – мне клеткой был.
Сгубил меня горбатый сей старик,
Отрезав клюв мой, крылья и язык.
Из Индии веселья он принес
Меня сюда – в обитель зла и слез.
Сказал он: «Из акульей пасти пей!»
И яд смертельный пищей стал моей.
Чтоб в Индию обратно улететь,
Как попугай – я должен умереть.
Служить презренным больше не хочу!
Хоть я рожден для песен – я молчу!
Язык связал я, рта закрыл ларец,
Я запер изнутри души дворец.
О, если бы язык мой саблей был
И делал дело, а не говорил!
Да, Шемаха прекрасна, хороша!
Но как в узилище моя душа.
И каждый волос тела моего
Стал сторожем узилища того.
Не то чтобы друзей мне повидать –
Ко мне и ветер не хотят пускать.
И если шаг я сделаю в тиши
Или вздохну из глубины души,
Враги арканом этот вздох возьмут,
И исказят, и шаху донесут.