Поэзия народов СССР IV – XVIII веков

И, обнимая сердечно, кусок тебе малый жалеет.

Низких людишек таких особливо остерегайся!

Этих лисиц повсюду на свете водится много.

Тварей коварных искать не только средь бурасов иужпо!

Ты погляди да послушай, что в барских усадьбах творится.

Мягким, пушистым хвостом там гладят раны сиротам,

А бедняка обирает злодей лихой втихомолку.

Так что скорей позабудь о коварстве бесовском и плутнях,

Ближних своих полюби, как любишь себя самого ты.

Ближнему ввек не желай того, что тебе неприятно,—

То, что приятно тебе, твори ему чистосердечно.

Лиска, коварная нравом, как мы узнали из басни,

Аисту груду гнилья на обед предложила радушно,—

Выблевав жабу, аист лисе ее подал в отместку.

Плуты эти друг с другом коварством своим обменялись.

Но посуди, человече, твой нрав намного ли лучше:

Быстро из уст вылетает: «Сестрица, братец любезный»,—

А кулаками нежданно палач в упор ударяет.

Так на свете на белом, где правит обозом нечистый

И среди слуг своих пасет свое стадо большое.

Ну, поди же сюда, мой сердечный, мой избранный братец,

Будем любить друг друга, как братья, родные по крови!

РЫЖКА НА ЯРMAРКЕ

Рыжка на рынок однажды тайком бежал поживиться.

Глупое это созданье, на рынке ввек не бывавши,

Мнило: в базарный день товар отпускают задаром,

Также и всех собак с отменного ласкою кормят,

Думая так, вбежал он отважно в город торговый —

И затесался вмпг меж купцов и крамарей всяких,

Словно какой-нибудь гость, на пирушку званный учтиво.

Понаблюдайте ж теперь, какие с ним дива случились!

Смелость имел оп сперва к торговцу в лавку толкнуться,

Сдуру себе представляя вкуснейшими барские снеди.

Но лишь по лесенке стал он взбираться, как тут же хозяин

Так его по боку съездил аршином своим, что, от боли

Скорчась в дугу, наглец покатился с лестницы, воя.

Неподалеку на рынке сапожник сидел и привычно

Всем предлагал проходящим товара кожевного короб.

Пару сапог тайком утащить и пес догадался —

Думал, дурак, что там, где кожа, будет и мясо!

Но по загривку дрючком получил он так, что немедля,

Жалобный крик издав, отскочил к ларьку хлебопека.

Вскоре его и здесь по лодыжке толстым поленом

Стукнули так, что, хромая, насилу сдвинулся с места.

Только ему, видать, угощенья все не хватало:

Духу набравшись, решил мясника навестить, полагая

Хоть у него поразжиться каким-нибудь потрохом лишним.

Вот, подбираясь тихонько, он водит разинутой пастью,

Вот уж вплотную подполз, на добычу готовится прыгнуть...

Но не дремал мясник: издалека Рыжку приметив,

Хвост ему вмиг топором отхватил до самого корня.

Так, угощенный на славу, с базара пес воротился

И поминал частенько базар с угощением дивным.

Вникни, отхлестанный вор, в содержанье басни поглубже!

Рыжку, как слышал ты, на базаре вором считали,

Всюду его поделом, как отпетого дурня, тузили.

Кто ж виноват, скажи? Для чего на чужое польстился?

Правда, глупый пес, большим оп будь или малым,

Разума вовсе лишен, потому и за грех не в ответе.

Но человек лихой, ущерб другим наносящий,

Закоренелый разбойник, коварный, казни достойный,—

Тот человек, говорю, взаправду петли достоин.

Можно из басни моей извлечь и другое на пользу:

Пес как дурак побежал на рынок; там очутившись,

Смело разинул пасть и во все безрассудно вцеплялся,

Воображал он, что всюду жратва его ждет даровая!

Лучше ли некий лентяй, наделенный умом человечьим,

Лучше ль безмозглого Рыжки лентяй, говорю, поступает?

Много на свете бродяг, что живут не трудом повседневным,

А, по углам толчась, для себя лишь готовое тащат.

Лодырь! Работать ступай, свой хлеб зарабатывай честно,

То, что нажил сам, и считай своим достояньем!

ПЕС-ГОЛОВАН

Кризаса пес-непоседа, прозваньем «Большеголовый»,

Тяжбу у львов ведя, обвинил однажды овечку.

Страшно, ей-богу, сказать, каким он был лиходеем!

Мимо пройти не давал ни одной соседской собаке,

Денно и нощно повсюду посился, будто взбесившись,

Либо же, если не так, то гонял воробьев неустанно.

Но особливо злодей, подкатясь без рыка и лая,

Платье прохожим драл, не щадя ни чужих, ни соседей.

Ночью — на месяц холодный, на звезды небесные лаял,

В полдень — до хрипоты брехал на теплое солнце.

Этот прохвост пристал, как изволите слышать, к овечке:

Мол, ячменя у него отец ее занял на свадьбу;

С бедной не мелочь какую — три четверти требовал целых.

Но, не имея расписки, как в этих делах подобает,

В помощь свидетелей взял свояков — лисицу да волка.

Мало того: чтобы судьям свою втолковать справедливость,

К этим бессовестным тварям прибавил и ястреба злого.

Те собрались и втроем головану так пособили .

Ложью своей, что судья возмутился, жалобу слыша,

И сгоряча овечку безвинную бранью осыпал.

«Шельма,— вскричал,— отдай, отдай свой долг, да не мешкай,

Или сейчас же тебя разрешу разорвать — для примера!»

Робкое это созданье, смутясь приговором обидным,

Слова свидетелей грозных и крика судьи убоявшись,

Эта овца, говорю, терпя насилье такое,

Немощи или защиты не видя себе ниоткуда,

С горя вернуть ячмень обещала неодолженный.

Но, не имея ни меры, одежку свою шерстяную,

Бог нас помилуй, остригла, пошла — продала ее в стужу

И, уплатив поскорей, уняла лиходеев проклятых.