ПоэZия русского лета

В краматории, в крематории
на пригорках горят цикории,
словно венчик природного газа,
голубого русского глаза.

В краматории, в крематории

на дорогах потёки крови, и
вылезают из-под руки
бледно-розовые кишки,

и клюёт некормленый петел

человеческий жирный пепел,
это, мамочка, ничего,
это братское торжество,

что заходит над детским садом

самолётик, смазанный салом,
и глаза с голубым оскалом
эуропэйские у него.

III

Молодому лётчику нынче снится,
как он нижним фронтом бросает ФАБы,
в воздухе летят, запрокинув лица,
дети нарисованные и бабы.

Вот ещё одна голова взлетела,

поглядела глазом пустым в кабину.
«Что же ты наделал, – прошелестела, —
как же не узнал ты родного сына?

Спрятался я, папа, в кусты картопли,

потому что я маленький и глупый,
мама надо мной испускает вопли,
видишь, как у мамы дёргаются губы?

Но зато теперь не пойду я в школу,

поднимусь по лесенке в свет кромешный,
помни своего сыночка Миколу,
приноси мне камешки и черешни».

Лётчик спит, и свет ползёт к изголовью,

аки тать, и нет никого,
в небесах, объятых огнём и кровью,
лесенка стоит для него.

IV

В гору поднимается душа без изъяна,
перед нею Пётр в чинах эцилоппа.
«Я жена взрывателя, – говорит мембрана, —
в бежецком котле за пучком укропа
варятся мои промокшие берцы,
жёлтая мабута, покрытая солью,
будь так добр, апостол, подай мне смерти,
я свои грехи искупила кровью,
что же ты глядишь на меня, улыбаясь,
где моя желанная смерть вторая?»

Пётр, гремя ключами от гравицапы,

рукавом космического хитона
отирает лицо от кровавого крапа
чуть живой души, из ларингофона
сквозь помехи доносится голос Бога:
«Всё в порядке, Камень, не медли, трогай».

V