Поэзия зла

– Можно обработать и ее, и его, – говорит Лэнг. – Мне это по душе, только нужно признать очевидное: у нас нет ДНК, с которой эти анализы можно было бы сравнить.

– Если мы не можем увязать его с этим объектом, нужно найти другой, где он еще не был так искушен, как теперь. Тот, где он мог оставить свою ДНК.

На это Чак досадливо машет рукой и плюхается на стул за столом.

– Об убийстве, где значились бы цианид или поэзия, мне ничего не известно. Ноль. Зеро. По крайней мере, здесь, в Техасе.

– Это ожидаемо. – Я пожимаю плечами, усаживаясь напротив. – Потому мы и запросили у федералов отчет по ВИКАП, который помог бы с более широким охватом. А пока мы ждем этого отчета, давайте поищем, кем этот тип был до того, как стал Поэтом.

Лэнг садится рядом со мной, и я объясняю гипотезу, которая у меня пока лишь формируется.

– Я думаю, чтобы так гладко убивать, не оставляя никаких улик, наш подопечный долго тренировался. И только теперь, достигнув статуса мастера, он оставляет за собой подпись: стихотворение. Своего рода экслибрис^[6]. Думаете, вот это, про судьбу, было первым? Я сомневаюсь.

– Учитывая, что в половине случаев протоколы были полным дерьмом, возможно всякое, – возражает Лэнг.

– Или, может, он каждый раз видоизменял подпись, – рассуждает Чак.

– Тоже не исключено, – соглашаюсь я. – Лично я сейчас вся сконцентрирована на поэзии, потому что поэтические чтения вроде Саммеровских – это особый вкус, и то оставленное стихотворение не было чем-то, вынутым наобум из шляпы. Оно говорит о подлинном знании искусства поэзии. Работать нам предстоит на текущем месте преступления, но мыслить нужно шире, с выходом на прошлые места, где преступник мог оставить ДНК, другое стихотворение, или, как сказал Чак, тип подписи.

– Но по такой логике, – замечает Лэнг, – преступления до того, как появилась подпись, были преступлениями, где его мастерство было скромнее.

– До того, как он заделался небожителем и Поэтом, – заключает Чак.

– Совершенно верно, – соглашаюсь я. – Нам нужно искать нюансы на нынешнем месте преступления. Какой-нибудь другой вид яда или подозрительное самоубийство, но жертвы все равно должны укладываться в пределы академического круга: студенты, преподаватели, литературоведы… Это его епархия. Там мы можем выйти на след Поэта, хотя ранняя версия может выглядеть не совсем так, как нынешняя. Нам также нужно выяснить, где он был. Какие поездки совершал последние, скажем, пять лет?

Лэнг отвергает пятилетний коридор.

– Давай уж возьмем лет десять. Эти уроды начинают смолоду. – Он переводит взгляд с меня на Чака. – Я свяжусь с детективом, который занимался пропавшей девочкой из его приемной семьи.

У Чака звонит мобильный.

– Один из наших стажеров только что прибыл с фрагментом записи с камер. Я ее как раз жду.

– Это мое, – оживляюсь я. – Давай-ка лучше я займусь.

– Что-нибудь еще? – спрашивает Чак. – А то у меня сейчас целых пять стажеров: двое запланированных и трое новичков, на которых я просто не рассчитывал. Давайте-ка их к чему-нибудь привлечем.

– У тебя стажеры растут, как сорняки из задницы, – ехидничает Лэнг. – Что за нашествие и как скоро они исчезнут?

– Университет Остина, специальная факультетская программа по уголовному праву. Но так они загружают нас впервые, да еще без предупреждения…

Меня охватывает неприятное чувство; я представляю всех этих студентов, сидящих на семинаре у Ньюмана.

– Без предупреждения? Когда у тебя появились все эти стажеры?

Чак собирает несколько листов и засовывает их в папку.

– Один из них – Кент, мой давний помощник. Затем – Луиза, для вас. И тут сегодня днем как снег на голову сваливаются еще трое неучтенных. Спрашивается, куда их девать? А тут вы материал в самый раз подкинули… Ну, я заморачиваться не стал и сразу усадил их работать, как раз перед вашим приходом.

Лэнг чертыхается и мечет в меня красноречивый взгляд.

– Ты думаешь о том же, о чем и я?

– Что он определенно работает быстро? – спрашиваю я. – Да, именно это.

– Подлый ублюдок, – цедит Лэнг. – Он использует их и их задания, чтобы за нами следить.

– Не столько следить, сколько опережать, – поправляю я. – А заодно путать нам карты.

Руки Чака ложатся на стол.

– Погодите. Я что-то не понял. О ком идет речь?

– О Ньюмане, – отвечаю я. – К тебе они свалились с его кафедры, причем вскоре после того, как мы закончили его допрашивать.

Чак бледнеет.

– Они… они работают на Поэта?

– Ой, какой ты прозорливый, коллега, – саркастически кривится Лэнг.

У Чака отвисает челюсть.

– Бог ты мой… Все они прошли предварительную проверку. Потому им и дали допуск. Я никогда… это не может… я не думал…

– Ты права, – глядя на меня, перебивает его Лэнг. – Он думает, что уже одержал над нами верх.

– Он не просто думает, что уже победил. Он над нами насмехается. Эти стажеры не знают, что они здесь по указанию убийцы. Он их просто использовал, чтобы отправить нам послание. Мы до него добраться не можем, а он до нас может, когда и как захочет, причем в любой момент.

– Вот почему он прошлой ночью стоял у тебя под дверью.

– Да, – сдавленно выговариваю я. – Именно поэтому он там и стоял.