Поэзия зла

– Как это закрыта, когда была открыта?

– Читай по моим губам, – говорит Лэнг. – За-кры-та. Я видел это собственными глазами.

Глава 85

Когда Лэнг подошел, дверь минивэна была закрыта.

Эти слова звучат диссонансом тому, как я обнаружила эту же самую дверь отпертой.

Разум быстрой чередой высвечивает факты, которые тем не менее нуждаются в проверке.

– Ты меня слышишь? – не унимается Лэнг. – Дверь была закрыта.

Я возвращаюсь в настоящее и даю быстрый ответ:

– Еще одно доказательство, что он был убит. Видимо, я застала убийцу врасплох. Он или она закрыли дверь после того, как я отвернулась от минивэна и мы начали с тобой разговор. Тогда убийца и скрылся, благо камера была выключена.

– Или же Ньюман понял, что мы его взяли, и покончил с собой. Вот правильный ответ, Джаз. Он совершил самоубийство.

– Поэт себя убивать не стал бы. Он не из тех. У него другой склад ума. Он считал, что делает мир лучше тем, что в нем пребывает. Его кто-то убил.

– Ага, вот они подумают и скажут, что этим кем-то была ты. Так что он покончил с собой. И не дури. Признай, что ты не понимала его настолько хорошо, как тебе казалось, и возблагодари за это злодейку-судьбу, мать ее… Избави нас бог понимать его: много чести.

– Ты меня не слышишь.

– Не слышу, в чем здесь вообще проблема. Я, может, и не проходил всю вашу профильную подготовку, но я-то это знаю. Убийцы, когда попадают в ловушку, сводят счеты с жизнью. Сколько раз такое бывало… – Лэнг начинает перечислять серийщиков, покончивших в разное время с собой: – Джо Болл. Горькая Кровь. Чарли Брандт. Даллен…

– Остановись. Я все понимаю. Такое случается. Но в нашем случае такого не было. Я просто…

– Да перестань. Кого волнует, если кто-то из членов семьи возжаждал мести? Кому до этого есть дело? Сгинул он – и слава богу. Можно переключиться на другие дела.

– Нет. Что-то здесь не так. – Я упрямо поджимаю подбородок. – Может, он действовал не один.

– А это уже не по твоему профилю, – отсекает Лэнг.

– Допустим, он контролировал кого-то, как это делал Ньюман. Такое вписывается в канву событий. А вот то, что он покончил с собой, не вписывается. Дверь была открыта. Кто-нибудь ее закрыл. Я знаю это, поскольку могу описать все, что видела внутри этого минивэна. А моих отпечатков там не найти, потому что мне не нужно было открывать дверь. Она и так была открыта. Я просто туда наклонилась.

– Или же ты его убила, а потом все рассмотрела. Вот что могут сказать следователи. Так что готовься защищаться. Ты увидела на окне кровь. И вызвала полицию.

В груди у меня опять молотит рок-концерт, почти такой же неистовый, как когда я подбегала к минивэну. Лэнг прав. Меня будут крутить-вертеть, склонять и обвинять на все лады, а я, несмотря на все это, буду вспоминать все свои действия в привязке к его смерти. Для меня это будет пыткой, я буду казниться, но выкарабкаюсь. И все равно это не падение в кроличью нору, куда он пытался меня завлечь.

– Подтасовка – это одно; ты знаешь, что с моей стороны ее не было. Но я еще и не подпустила к нему «скорую». Зная, что он мертв.

Лэнг резко втягивает воздух:

– Бллин…

– Да. Иначе и не скажешь.

– Но что, если ты расскажешь все не как есть, а как надо? Твой отец, черт возьми, наверняка так и поступил бы.

Может быть. И именно поэтому так не буду поступать я.

– Дверь была открыта. В этом вся правда. И это версия, которой я буду придерживаться. И которая доказывает, что там был кто-то еще.

– Да. Там была ты. Снаружи, у закрытой двери. И в этой пультовой ты была не одна. А были мы вдвоем. И вместе обнаружили, что запись частично стерта.

– Нет. Я скажу правду. И ты тоже. Ложь скверно аукается, Лэнг.

Мне вспоминается порыв недавней радости, вызванный смертью Поэта. Можно внушать себе, что это человеческая реакция. Что это не имеет никакого отношения к тому, что я дочь своего отца – человека, который во лжи ощущал себя, как на утреннем заплыве. – Ложь не тонет. Она всегда на поверхности. И ты не будешь лгать ради меня.

Подлетев одним рывком, он припирает меня к стене (ого, аж дыхание сперло). На секунду я оказываюсь притиснутой пленницей мужика вдвое крупнее меня, который до этого еще никогда так себя не вел.

– Время очнуться и нюхнуть нашатырю, детектив Джаз!

Колкий гнев во мне смешивается с замешательством. Это что еще за выходки… Я таких за ним даже не упомню.

– Какого черта, Лэнг? А ну отпусти.

– Я тебя защищаю, ясно? – с жаром твердит он. – Как в свое время обещал твоему отцу: любой ценой.

Я бледнею и холодею внутри.

– Что ты сейчас сказал?

– Я ему обещал, что всегда буду тебя защищать. Хоть и не знал, насколько это чертовски трудно.

Я скептически смеюсь:

– Это из-за тебя меня столько раз чуть не укокошили?

– Ты сейчас укокошенная?

– Нет, но…

– Вот и в тюрьму ты у меня хрен пойдешь. Было б за что.

Осознание бьет словно обухом – так всегда бывает, когда догадка ложится близко к цели.