Погибель Империи. Наша история. 1941–1964. На пике

В 1943 году, 15 февраля, наши войска освобождают Харьков. Ровно через месяц, после шести суток тяжелейших боев, немцы под руководством все того же Манштейна второй раз берут Харьков.

В городе говорят: «Пришли вторые немцы». Это части СС. Вешают прямо на балконах. Лютуют полицаи. Расстреливают прямо на улицах. В людных местах, на Благовещенском базаре – облавы. Людей берут в кольцо, кольцо сжимается. Потом немцы разрывают кольцо с одной стороны и пускают овчарок. Они гонят обезумевших людей в нужном направлении. К черным машинам-душегубкам. Машины набивают людьми, закрывают и пускают внутрь выхлопные газы. Пока машина едет до окраины города, люди в ней задыхаются.

Харьков вторично освободят 23 августа 1943 года. Освобождение Харькова – это финал знаменитой Курской битвы. Разработчики Курской операции – Василевский и Жуков.

Гитлер 15 апреля 1943 года о грядущем наступлении под Курском: «Я решил, как только позволят условия погоды, провести наступление. Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира».

Мы ждем начала немецкого наступления. В соответствии с данными разведки, еще в мае Генштаб дважды предупреждает фронты Курского направления о возможности немецкого наступления в ближайшие дни. Немцы наступления не начинают. Генштаб называет новую дату – 26 мая. На немецкой стороне движения нет. Военный совет Воронежского фронта просит Сталина разрешить нанести противнику упреждающий удар. Василевский пишет: «Сталин очень серьезно заинтересовался этим предложением, и нам – Жукову и мне – стоило некоторых усилий, чтобы убедить его не делать этого». Немцы не начинают наступление до середины июня. «Но нам от всех видов разведки точно уже было известно, что фашисты изготовились к наступлению», – вспоминает Василевский. Нетерпение начинает проявлять командующий Воронежским фронтом Ватутин. Он пытается убедить Василевского: «Александр Михайлович, проспим мы, упустим момент. Давайте начнем первыми».

Ватутин звонит Сталину, предлагает наступать первыми. Сталин говорит Василевскому, что предложение Ватутина заслуживает серьезнейшего внимания. Василевский говорит Сталину, что для нас было бы гораздо выгоднее, чтобы враг первым начал наступление. 2 июля Василевский получает информацию о неизбежности немецкого наступления до 6 июля. Он сообщает об этом Сталину, просит разрешения предупредить фронты, он зачитывает Сталину подготовленный проект директивы для фронтов. Сталин утверждает текст директивы.

4 июля в плен захвачен немец 168-й пехотной дивизии. Он сообщает, что войскам розданы на руки сухой паек и порции водки и что наступление начнется 5-го. 5 июля немецкое наступление начинается. Оно идет меньше недели и заканчивается провалом. Провал – это поражение в танковом сражении под Прохоровкой. Василевский в воспоминаниях сухо напишет: «Мне довелось быть свидетелем этого титанического поединка двух стальных армад». Плюс приведет текст письменного донесения Сталину о ходе танкового сражения. Этот документ заканчивается словами: «Донесение задержал в связи с поздним прибытием с фронта. 2 часа 47 минут. 14.07.43. Из 5-й гвардейской танковой армии».

Потом будет первый салют за Орел и за Белгород. И московским детям, сохранившим ужас перед бомбежкой, дома будут объяснять, что это просто салют, а они еще долго не будут в это верить.

В декабре в Харькове, освобожденном в результате Курской операции, начнется судебный процесс над тремя эсэсовцами и одним русским, занимавшимися умерщвлением людей при помощи специально оборудованной машины. Казалось бы, те, кого судят, – всего лишь мелкие чины в огромной системе уничтожения. Главный обвиняемый – некий капитан Вильгельм Лангхельд, остальные в еще меньших чинах. Русский – не начальник полиции, а шофер душегубки. Но это первый процесс за войну. Те, кого судят, стараются добросовестно отвечать на вопросы. Но никак не могут вспомнить, сколько убито по их приказу. 200 человек, 300 или несколько тысяч. Русский обвиняемый испытывает уважение к газовой технике, говорит: «Я считал, что эта казнь гуманная». Они рассказывают, что они расстреливали 450 душевнобольных и оттуда, из толпы расстреливаемых, раздался крик: «Сумасшедшие, что вы делаете!» Константин Симонов, бывший на процессе, пишет: «Они спокойно говорят про себя: „я убил”, „я застрелил”, „я затолкнул их и запер”, „я нажал на педаль газа”. И в этом „я”, „я”, „я”, повторявшемся день за днем в зале суда, было что-то неправдоподобное даже после того, что я видел на войне».

Всех четверых приговорили к публичному повешению. Симонов пошел на площадь. Он пишет: «Немцы до последней секунды силились держать себя в руках. Шофер душегубки Буланов падал на землю, вывалившись из рук державших его людей, и был повешен как бесформенный мешок с дерьмом. Толпа на площади, пока шла казнь, сосредоточенно молчала. Я ни тогда, ни потом не раскаивался, что пришел туда, на площадь. Говорю только о себе, потому что такие вещи каждый решает сам для себя».