Погибель Империи. Наша история 1965–1993. Похмелье

Ельцин на горкоме партии говорит: «Нас не должна размагничивать постоянная политическая стабильность в стране». Он постоянно выступает в разных аудиториях, встречается с дипкорпусом, с журналистами, с руководством московских издательств. Произносит закрытые цифры по экономике, говорит о наркомании, о проституции в СССР.

Ельцин безуспешно ищет личной встречи с Горбачевым один на один. Через год и 9 месяцев пребывания в должности секретаря МГК напишет Горбачеву письмо:

«Я оказался неподготовленным со всем своим стилем, прямотой работать в составе Политбюро ‹…› Я неудобен и понимаю это. При сегодняшней кадровой ситуации число вопросов, связанных со мной, будет возрастать и мешать Вам в работе. Этого я от души не хотел бы. Не хотел бы и потому, что борьба за стабильность приведет к застою ‹…› Прошу освободить меня от должности первого секретаря МКГ КПСС и обязанностей кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС. С уважением, Б. Ельцин».

Горбачев откладывает вопрос на после праздников: близится 70-я годовщина Октябрьской революции. 21 октября 87-го – Пленум ЦК, где Горбачев читает доклад, посвященный юбилейной дате. Сразу после доклада Горбачева Ельцин просит слова. Прилюдно, на Пленуме ЦК, Ельцин говорит: «Уроки за 70 лет тяжелые, тяжелые поражения. Власть была в одних руках. И один человек был огражден от всякой критики. И у нас сейчас наблюдается рост славословия со стороны некоторых членов Политбюро в адрес генсека. Это недопустимо». Дальше – прения. Ельцин массово осужден: предательство перед партией, бездоказательное выступление, нанес ущерб делу, какая-то маска у него на лице все время, нравится, что его цитируют всякие западные радиоголоса, не позволим расстроить ряды партии.

На выходе из зала люди от Ельцина шарахаются. Он в тяжелейшем состоянии попадает в больницу. За Ельцина перед Горбачевым вступается предисполкома Моссовета Сайкин, просит оставить во главе МГК. В Москве и Свердловске – демонстрации. В Москве – это студенты и аспиранты МГУ собрались перед главным зданием, составили петицию в защиту Ельцина. В Свердловске несколько сот человек три часа стоят под дождем.

Ельцина переводят в зампреды Госстроя СССР. Текст его выступления на Пленуме в ксерокопированном виде продается возле станций метро. Ельцин входит в самиздат. Речь Ельцина ходит не в одном, а в десятке вариантов. Она превращается в памятник фольклора, включает в себя все острейшие проблемы – война в Афганистане, отсутствие продуктов, номенклатурные привилегии. На адрес Госстроя валом идут письма граждан с поддержкой. То есть отставка не исключила Ельцина из политики. Он опять ходит по городу, в театр, люди узнают его, жмут руку.

Парадокс в том, что горбачевская перестройка, быстрое изменение общественных настроений, принципиальный отказ Горбачева от традиционных советских репрессий в адрес политических оппонентов делают Ельцина публичной фигурой. Ельцин вместе со страной толкает вперед начатое Горбачевым. Горбачев говорит Ельцину: «Учти, в политику я тебя не пущу». Но, с учетом принципов самого Горбачева, это не в его власти. Ельцин избирается делегатом 19-й партийной конференции. Его хотели выдвинуть огромные коллективы предприятий Свердловской области. Из-за давления сверху не получилось. В конце концов его включили в состав карельской делегации. Он хочет выступить, ему три дня отказывают. Он проходит по залу Дворца съездов, до президиума, поднимается на ступеньки и требует слова. Ждет. Потом садится в первом ряду напротив Горбачева. Ему дают слово. Говорит, что, получается, в застое виноват один Брежнев. А где были те, которые и тогда, и сейчас в Политбюро? Почему молчали? Почему руководители республик не привлекаются за взятки? Почему члены Политбюро ни за что не отвечают? Некоторых надо вывести из состава Политбюро. Это прямо под телекамеры, намек на Лигачева, который возглавляет консервативное крыло в высшем партийном руководстве.