Погибель Империи. Наша история 1965–1993. Похмелье

Галич в доме Чуковского пел «Памяти Пастернака». Чуковский подарил ему фотографию. На ней улыбающийся Борис Леонидович с бокалом вина и Чуковский, который чокается с ним. Фотография сделана в день, когда сообщили о том, что Пастернаку присуждена Нобелевская премия.

Чуковский тогда вместе с внучкой Люшей немедленно бросился поздравлять Пастернака. Узнал, что от Пастернака требуют отказаться от премии. Побежал к соседу Пастернака, председателю Союза писателей Федину. Тщетно уговаривал его заступиться за Пастернака. Вернулся к Пастернаку. Предлагал вместе поехать к Фурцевой. Пастернак отвергает предложение Чуковского. Пастернак пишет Фурцевой письмо: «Нобелевская премия, данная мне, не может не порадовать всех советских писателей». Чуковский выслушал письмо и пришел в отчаяние: «Не то!» – и ушел, чуть не плача.

Потом в дневнике напишет: «Меня принудили написать письмо с объяснениями – как это я осмелился поздравить преступника!»

Чуковский когда-то надеялся, что в Переделкино будет такая же прекрасная жизнь, как в Куоккале, писатели будут друг к другу в гости ходить. Потом он скажет дочери: «Хорошо бы написать роман о судьбах здешних писателей под названием «Разложение». Одних расстреливали и загоняли в гроб, других разлагали. Никто из нас не уцелел».

История с Пастернаком – одна из самых горьких в семье Чуковских.

Сын Чуковского Николай, литератор и переводчик, на президиуме Союза писателей выступает с осуждением Пастернака. Дочь Чуковского Лидия, тоже литератор и критик, занимает прямо противоположную позицию. Про позицию брата, очень советского человека, она говорит: «Какой стыд! Коля знает наизусть его стихи. Коля, который любит его и был любим им, выступил с каким-то порицанием. Какой стыд!»

И еще она думает, что хорошо, что отец не выходит на балкон и не видит постоянно стоящую напротив дома машину, в которой вразвалку сидят четверо и, даже не прикрываясь газетами, вовсю наблюдают за домом.

Лидия Чуковская пишет об отце в те дни: «Он лежал у себя на диване, укутанный одеялом под самое горло. Балконная дверь полуоткрыта. Три ночи не спал. Думает, разумеется, только о том, что случилось. Она сидит возле отца и читает ему какой-то роман Томаса Гарди. Она читает ему по-английски. Он любит английскую литературу и английский язык. В 16-м году Чуковский с Алексеем Толстым и Набоковым, отцом писателя Набокова, встречался в Лондоне с Конан Дойлем. Они шли по Бейкер-стрит, и Конан Дойль сказал: «О! Если бы вы знали, до чего мне надоело считаться автором исключительно одного только «Шерлока Холмса». Мальчишка, проходящий мимо в этот момент, бросил ему: «Хеллоу, Шерлок Холмс!» Потом они были на газетной улице – Флит стрит. Конан Дойль нырнул в узенький дворик и привел их в полутемный паб, где пол посыпан опилками. Они ели суп, бифштекс и пудинг.

Английская литература XIX века – это успокоение:

«Взял томик Филдинга – и очумел от восторга. Казалось бы, какое мне дело, будет ли обладать высокодевственной Софьей разгильдяй и повеса Джон. Но слащавый конец, когда всем положительным героям стало хорошо, а всем отрицательным плохо, доставил мне горячую радость. Может быть, мы старые и очень несчастные люди, обманутые и ограбленные жизнью, так любим счастливой развязки в книгах, что развязки нашей собственной биографии так жестоки, так плачевны и трагичны».