Редактор начал хохотать и смеялся минуты три, внушая мне опасение за состояние своего здоровья. Наконец, я услышал:
— Вы были, мой ангел, не у писателя У., а у известного охотника и спортсмена по фамилии…
Зачем вам, читатель, знать его фамилию? Она отличалась от фамилии великого писателя всего на три буквы, да и то две из них в английском языке не произносятся…
Планиметрия
Совершенно невероятное происшествие
Если Николай Двойкин, несмотря на свои 18 лет, все еще находился в пятом классе гимназии, то объяснялось это чистым, хотя и печальным недоразумением. Причина крылась в геометрии или, чтобы быть точнее, в геометре Павле Павловиче Точкине, человеке, несомненно, отсталых педагогических взглядов. Результатом явилось то, что Двойкин дважды уже садился на второй год.
Такие невесёлые мысли бродили в голове Двойкина, когда он шёл по коридору гимназии мимо двери, над которой висела надпись:
«Физический и математический кабинеты».
«Ну, хоть бы раз, например, свёл нас в этот кабинет, — думал с негодованием Двойкин про своего врага. — Вся современная педагогика основана на наглядности, а Павел Павлыч ограничивается задаванием по Давидову от параграфа до параграфа. Что же он такое, как не педагог в футляре?»
Как видит читатель, Двойкин был не чужд интересов ни литературы, ни педагогики. Самого же Двойкина мысль о параграфах по неумолимой ассоциации, заставила вспомнить, что сегодняшнего-то параграфа он как раз и не успел прочитать, так как засиделся накануне в гостях до поздней ночи. Поэтому он поспешил в класс на традиционную Камчатку, где и погрузился в созерцание начал стереометрии. В этой стереометрии была одна загвоздка, которую Павел Павлович называл третьим измерением, и которая Двойкину представлялась настолько непонятной, что он лишь горько зевнул, склонив бедную головушку над мудрёным чертежом.
В такой унылой позе он просидел не больше двух-трёх минут, когда внезапно наступившая в классе совсем необычная тишина заставила его поднять голову. К своему удивлению, вместо ненавистной физиономии Павла Павловича он увидел в классе директора и ещё какого-то господина довольно странной наружности.
Надо сказать, что сам Точкин тоже не отличался большой красотой, имея несколько плоскую и вытянутую вперёд голову. Но незнакомец, стоявший теперь в классе, обладал наружностью несравненно более оригинальной, чем Павел Павлович. Голова его представлялась просто-таки сплюснутой с боков, глаза сидели почти на переносице, а руки и ноги напоминали рисунки персидских царей и египетских жрецов.
— Павел Павлыч заболел, — сообщил директор тоном, не допускавшим возражений. — Но Фёдор Иванович Плоскотелов… приват-доцент университета, да-с!.. любезно согласился заменить его на несколько уроков. Я надеюсь, гм… гм… что под руководством столь опытного педагога… словом, надеюсь на ваше усердие, господа, внимание и при-ле-жа-ние-с!
Когда директор удалился, Плоскотелов повернулся всем телом сразу на 90° и сказал:
— Я сторонник, господа, наглядного метода обучения. И кроме того-с… — прибавил он с некоторой запинкой — предпочитаю читать лекции, а не спрашивать уроки. Ведь вы же почти взрослые, господа!
«Молодчина! Дельный малый! — похвалил мысленно Двойкин и тут же невольно добавил про себя: А фамилия-то у него довольно подходящая к наружности…»
Плоскотелов прошелся раза два по классу, причём Двойкин заметил, что когда он поворачивается лицом, то становится тонким и узким, как жёрдочка, — и спросил:
— Что вы проходите теперь, господа?
— Мы переходим сейчас к стереометрии, — хором отвечал класс, — параграф 137.
— А! Переход от двух измерений к третьему, — воскликнул с увлечением приват-доцент. — Великий Гельмгольц по этому поводу предлагал представить фантастические образы существ, живущих в двух измерениях… Вообразите себе, господа, плоских людей, живущих в плоскости. Какой жалкий мир! Дальше планиметрии они не могли бы двинуться… Вся красота и прелесть шара, цилиндра и даже параллелепипеда для них не существовали бы! Одни фигуры: треугольники, квадраты, круги, и вот вам вся их геометрия… Впрочем, самое лучшее, если для дальнейших объяснений мы обратимся к наглядности.
К Величайшей радости всего класса, Плоскотелов предложил немедленно же перебраться в математический кабинет. Двинулись через коридор; и вот, наконец, заветные двери с заманчивой надписью открылись.
Да, здесь было на что посмотреть! Первый огромный кабинет — физический, весь был уставлен разнообразнейшими машинами и аппаратами. Огромные стальные рычаги и зубчатые колёса казались перевитыми электрическими проводами, бесконечными ремнями и какими-то причудливо изогнутыми стеклянными трубками. Под потолком был подвешен изящный и лёгкий аэроплан.
Двойкин только что хотел повнимательнее разглядеть подводную лодку, наполовину погружённую в особом бассейне, как Плоскотелов увлёк уже учеников в следующий, математический кабинет.