Погибшее открытие

Впрочем, назвать это в полном смысле слова расширением было нельзя, так как если Двойкин напрягал свое внимание и зрение, то ясно убеждался, что щель остаётся всё такой же узкой, как и раньше. Похоже было, как будто кто-нибудь, шутя, надавливал на его глаза, как это нередко, играя, делают дети. Но страшнее всего было то, что края щели стали постепенно уходить из поля его зрения. Вензель, который он только что ясно видел, медленно уходил направо; пропало П, потом от Ф осталась только левая половинка и прихотливая завитушка наверху; наконец и они исчезли. Теперь Николай мог видеть только одну ярко освещённую щель.

«Что за фокус такой?» — удивлялся Двойкин, морщась в то же время от боли. «Или глаз у меня сжимается, что ли?»

И вдруг ужасная догадка, как молния, промелькнула в его голове. Эта дьявольская машина, сдавливающая его с боков, эта расширяющаяся щель, наконец, предшествующий урок о каких-то людях, живущих в плоскости… Ясно! машина превращает его самого Николая Двойкина, в плоскость, в математическую фигуру, толщина которой равна нулю! Понятно, почему он и видит теперь только эту щель: ведь видеть можно только поверхности тел, а раз тела заменяются для него плоскими фигурами, то он может видеть только «поверхности» фигур, а именно — линии.

Двойкин, не отличавшийся вообще храбростью, громко вскрикнул от ужаса и уже собирался в третий раз упасть в обморок, как вдруг машина, сильно вздрогнув, остановилась. Он получил сильный толчок в спину.

Худшие его подозрения оправдались: как лист бумаги, проскользнул он сквозь узкую щель и, вылетев кувырком из машины, упал носом… на чёрную линию! Только по запаху он догадался, что это была земля. Да, эта чёрная линия стала для него теперь поверхностью всего земного шара, нет не шара, а земного круга, так как земной шар более уже не существовал для бедняги Двойкина…

Итак, гимназист Николай Двойкин, работой недавно изобретённой математической машины был превращён в силуэт гимназиста, в свою собственную тень и этой же машиной был выброшен в плоскость мира двух измерений.

Да, это была невесёлая минута в его жизни, — пока он лежал, уткнувшись кончиком своего плоского носа в линию земного круга! К счастью ещё, что плоский мир был вертикальный, как лист бумаги, поставленный стоймя. По крайней мере, он мог хоть подняться на свои плоские ноги. Но нужно сознаться, что и эта, обычно столь лёгкая операция, далась ему теперь лишь после ряда долгих неудачных попыток, несмотря на блестящие былые успехи в военном строе и гимнастике. Дело в том, что размещённые машиной его ноги — правая вперёд, левая назад — осуждены были оставаться в этом порядке навсегда; никогда уже левая его нога не могла обогнать правую, так как в этом случае хоть на мгновение обе ноги должны бы были помещаться рядом, а это в вертикальной плоскости с толщиною, равною нулю, было совершенно невозможно.

Напрасно Двойкин бесцельно махал по воздуху своей левой ногой; правая нога, лежавшая на земляной линии, не пропускала её вперед. Пришлось оперировать только одной правой ногой, причём работа безмерно усложнялась ещё тем, что повернуться направо или налево нечего было и думать: законы вертикальной плоскости абсолютно не допускали этого; движения были возможны только вперёд и назад, вверх и вниз.

Когда Двойкин судорожными усилиями, как паралитик, поднялся, наконец, на ноги, он с изумлением и отвращением разглядел тот новый мир двух измерений, куда забросил его капризный случай. Что это был за жалкий мир! Представьте себе, что вам дали бы заглянуть в узкий, не толще нитки, коридор без крыши, с абсолютно чёрными стенками. Что бы вы увидели? Только линии. Синяя линия наверху было бы небо; коротенькая, огненно-яркая линия изображала бы солнце; чёрная линия внизу была бы землёю; все предметы на земле представлялись бы тоже линиями разной длины. Если бы вы глядели подольше, то благодаря разности освещения увидели бы, какая линия ближе, какая дальше, какая кривая, какая прямая или ломаная, наконец, разобрали бы оттенки цветов этих линий… но и только!

Вот каков был тот мир, который созерцал Двойкин, обращённый в плоскую фигуру.

К счастью, плоскостное зрение (одним глазом, который помещался на самой переносице) было довольно тонко развито, и Двойкин легко различал и перспективу линий, и их окраску.

Он находился в пустынной местности. Небо было безоблачно; солнечная линия ярко освещала линию земли; несколько линий камней и немного зелёных травяных линий было разбросано перед ним.

Двойкин попробовал было повернуть голову направо или налево, но тотчас же рассмеялся горьким смехом: не то, чтобы что-нибудь постороннее мешало ему это сделать, но даже собственные плоские мускулы не создавали и не могли создать подобных движений.