Конечно, моё нападение помогло мне мало. Через минуту человек уже зажал меня под мышкой, как клещами, и поволок к какому-то странному предмету причудливой формы, внушавшему мне дикий ужас… Сейчас я знаю, что этот страшный предмет был всего-навсего невинным аппаратом для измерения жизненной энергии. Но если бы учёные могли представить себе,
О! Как я страдал!.. Такой ужас, такая смертная тоска, такое сознание беззащитности! Я стонал, я выл, слёзы текли из моих глаз, и я взглядами умолял жестокого человека сжалиться надо мной, — маленьким, слабым, беспомощным животным, которое не в силах защищаться и не может просить словами… Когда опыт кончился, я дрожал всеми членами, как в лихорадке…
Затем, благодаря рассеянности учёных, забывших запереть дверь, мне удалось бежать от моих мучителей.
Какое это было счастье! Какое ясное чувство свободы, простора, избавления от опасности охватило меня, когда я выбежал на улицу. Чудно хорошо было мчаться, опустив голову вниз, к самой земле, отыскивая верное направление пути, то по еле уловимым запахам, то по какому-то ещё другому особенному чувству, определить которое я не умею! Земля, как длинная чёрная полоса, быстро уходила из-под моих ног, и я мчался — чем дальше, тем всё более уверенный, что я на верной дороге.
По мере того, как я бежал, мною овладевало чувство непреодолимого стремления к цели. Я ещё не знал её, но уже предчувствовал: это были те неведомые прекрасные существа, которых собачья половина моего «я» любила горячей любовью. Я знал, что я приближаюсь к ним и что вот-вот сейчас увижу их! Так велико было желание поскорее достигнуть цели, что я нарочно обегал кругом все попадавшиеся на пути соблазны: встречных собак, булочные и мясные лавки и разные кучи мусора, от которых шёл такой приятный, возбуждающий аппетит запах!
Постепенно я начал узнавать местность: вот улица, за поворотом которой будет другая, а там… я понёсся как стрела!
Наконец я увидел небольшой деревянный дом с двориком, наполнивший моё сердце удивительно сладостным чувством. Уже издали слышался оттуда симпатичный звук собачьего лая и визга и родной запах многих знакомых псов… О, как я любил всё это!
Всё ближе и ближе… Бурей ворвался я на крыльцо и, наконец, увидел то существо, к которому так жадно стремился: это был он, тот самый прекрасный и величественный, как божество, великан, которого я видел во сне…
С восторженным лаем и визгом кинулся я лизать ему руки…»
Глава VII
Неожиданный аукцион у Дворняшкина
Владелец собачьего питомника Дворняшкин не очень огорчился, узнав о пропаже одной из своих собак. Это был человек тупой и опустившийся, непомерной толщины. Его трудно было вывести из сонного равнодушия. Не так отнеслась к делу дочь Дворняшкина, Маруся. Она была немало огорчена, узнав, что убежал тот самый пуделёк, которого она особенно любила. Любила, кажется, за его выдающуюся глупость. Когда же на другой день Каро вернулся, неся на ошейнике обрывок какой-то проволоки, девочка была положительно тронута и собственноручно накормила его остатками обеда на кухне. Псы, надо сказать, особенно ценили эту честь.
Каро прыгал вокруг девочки, лизал ей руки и жадно засматривал в глаза. Девочка, больше ради того, чтобы не садиться сразу за уроки, начала учить пуделя разным штукам. Дворняшкин, между прочим, занимался и дрессировкой собак, продавая потом наиболее способных псов знакомому клоуну. У него были обручи для прыгания, узкие высокие табуреты, картоны с большими цифрами и буквами и прочие наглядные пособия собачьей педагогики.
Девочка попробовала две-три лёгких штуки, и, с удивлением заметив, что Каро против обыкновения на этот раз очень легко идёт на выучку, перешла к трудным фокусам. Оказалось, что и их Каро усвоил с какой-то исключительной лёгкостью. Тогда девочка взялась за карточки с цифрами…
Через час она не без торжественности позвала отца.
— Смотри, папочка, — сказала она ему, — ты говорил, что Карочка глупый пуделёк. Ну, вот ты и увидишь, как ты был к нему несправедлив… Каро, принеси «три»!
Пудель пошёл в угол и принёс в зубах картон с цифрой три. Он умильно замахал хвостом и остановился.
Дворняшкин тяжело дышал своим большим животом и молча подтянул брюки. Маруся погладила пуделя и велела ему принести «пять».
Пудель принёс и пять и снова остановился, не спуская преданных глаз с своей повелительницы.
— Теперь сложи… Каро, сложи три и пять!
Дворняшкин шевельнулся. На его жирном лице появилось нечто вроде слабого любопытства.
Каро быстро побежал в угол, разбросал там несколько картонов и схватил тот, который ему был нужен.