- Увы, да, - согласился бог, - И мы не знаем, доброта ли милой старушки оказалась для него таким страшным соблазном, или смерть случайно набросилась на них. Но его нет, я не слышу его плача, не чувствую его.
- Боже, я - Филипп, заклинатель. Ты хочешь какой-то помощи от меня?
- Пока сам не знаю. Поговорим - поймем. Я знаю твои мысли и вижу, что ты лучше понимаешь природу божества, чем мы сами...
- Ты мне льстишь? - нахмурился Филипп
- Нет! - в ответ нахмурился бог, - Я знаю. Просто боги не очень то интересуются собою... И не смей приписывать мне низменных побуждений!
- Прости, боже.
- Даже если они и есть! - торжественно закончил бог, и тогда вступил Шванк, чувствуя себя сейчас маленькой вредною собачонкой:
- А скажи, боже, зачем тебе роман о Храме именно от меня?
- Все это как-то связано... У меня был близкий друг, человек... И есть сейчас, даже если ты, Гебхардт Шванк, меня другом и не считаешь.
- О, ты смог полностью произнести мое имя! Это много стоит. Но ты все-таки мною помыкаешь, насилуешь...
- А как с вами еще обращаться, ленивые смертные?
- Так, - сказал Филипп, - Тебе, боже нужно как-то сладить с Пожирательницей Плоти?
- Скромнее - просто понять ее. И ты мне очень помог.
- Но как ты понял, что я не ошибся?
- Я этого не понял. Важно, что ты смог вообще думать о ней, запускать мысли своих друзей. Важно, и каким способом ты думаешь. Мой друг тоже мыслил символами и аналогиями, богам это понятнее. Спасибо, жрец Филипп, ты нам уже помог.
- Что ж, пусть это пойдет вам на пользу.
- Разговор ни о чем - или я чего-то не понял? - уточнил Шванк.
- Ты не понял.
- Ты тоже, боже. Если мой друг сделал полезное для тебя, было бы вежливо его как-то отблагодарить, верно? Второй наш друг то ли сошел с ума, то ли умирает...
- Ему я сейчас не могу помочь. А вот Филиппу властен помочь ты сам.
Разговор шел действительно ни о чем. Богу это наскучило. Он поднялся, сделал легкий шутовской поклон, у всех на глазах обернулся белым гусем и шумно улетел в море.
- Извини, Филипп. Но я не понял, при чем тут я.
- За что ты на него злишься?
- Он хочет сделать меня рабом.
- Хм... Мне так не показалось. Он терпит эти твои нападки...
- Оттого и терпит! Он опять поставил меня в глупое положение - ты болен, может быть, умираешь, а он говорит, что я могу тебе помочь, и я не знаю, как!!!
- Ну и ладно, - смертная синева, однако же, ушла с губ Филиппа - впервые за эти дни, но трувер не замели даже этого, так был раздражен.
- Не ладно! Он нанял меня писать роман, тебя - выслеживать ему богиню!
- Все боги эгоцентричны и корыстны, ты не знал?
- Как не знать! Епископ Герма вон попытался перевоспитать одного - и смотри, что из этого вышло!
- Ага, избаловал до невероятия. А дышать тут все-таки легче.
Стал накрапывать крупный теплый дождик.
- Пошли же, - сказал Шванк, - Промокнем.
Теплый дождик скоро превратился в ледяной дождь, и оба забились под край соломенной крыши запертого белого домика.
"Любопытно, чей же это дом, - подумал Шванк, - Хорошо было бы войти"
"Конечно, твой! - отвечал ему бог, - Ты что, забыл, где прячешь ключи?"
Шут озадаченно порылся за поясом - не нашел; потом полез в солому над дверью и с коротким воплем вытащил ключ. Замок был недавно смазан и открылся без труда.
Внутри это был дома как дом: очаг и ложа по сторонам, стол и стулья у дальней стены.
- Давай-ка ляжем, - и Филипп свалился по эту сторону очага, - Дождь - штука долгая и снотворная.
Шванк улегся с другой стороны.
А проснулись они ранним вечером между казармой рабов и хлевом, в августе - и не было никакого дождя.
За воротами епископ Панкратий кричал что-то с седла, а свита его строилась во дворе...
- Я знал, - говорил Филипп, потягиваясь с блаженною улыбкой, - что сожжение демона и потеря времени прибавят мне еще несколько месяцев покаяния. А сейчас чувствую, что нет - даже прежний срок теперь станет короче!
И правда, синева пока не вернулась на его лицо, и, кажется, пропали даже отеки.
***
В сентябре вернулись школяры - забегали, загалдели, и в библиотеке стало еще и душно, а не просто слишком шумно. Эомер и Шванк перебрались в скрипторий. Там Шванк с любопытством зеваки разглядел знаменитый двойной кенотаф и сделал его словесное описание. А потом на время позабыл об этом.
В скриптории иначе относятся к кошкам: они не шмыгают, а выступают важно и сами подходят пообщаться; котам запрещаются разве что танцы на столах и игры с перьями и пергаментами. Иногда коты отвлекали его от писаний, и он брал кого-нибудь на колени. Писцы и их начальник Акакий жили плотною группой у дальних больших окон, забранных кусочками слюды. Эомер со своею табуреткой тоже переселился; Мауро и Хельмут ушли учиться, и осталась с ним одна Агнес; раб плотно устроился у меньшего окна, а Шванк - по-прежнему в темноватом углу у входа. Филипп все еще был на покаянии.