Макс подошёл к своему временному жилищу куда менее утилитарно. Он расчистил и притоптал полянку, а один из краёв навеса притянул к вбитым в землю кольям. Седло разобрал и закрепил на манер гамака под тем же стволом, рядом теперь сушились вещи. У свободного края навеса был обложен камешками весёлый трескучий костерок, над которым грелась вода в железной миске, а чуть поодаль легко угадывалась яма нужника.
У него что — и лопата с собой где-то была? Но, право слово, он же не летает в тренировочные вылеты с полной загрузкой армейского разведчика? Маргарета не стала лезть в сумки и короб при седле: сперва не догадалась, а потом и незачем было. А ему, может, не так уж и нужна была помощь.
По крайней мере, та, что шла в комплекте с трясущей манерой полёта старого виверна. Не ясно ещё, что в итоге было бы полезнее с травмой головы, лежать здесь дальше или лететь к станции.
Хорошо, что всё обошлось. Что у него всё-таки не была сломана шея, и что доктор не увидел в больном ничего такого, чтобы всё-таки его эвакуировать, пусть бы и насильно. Сколько он пролежал тогда без сознания, и точно ли не заработал себе что-нибудь нехорошее? Падать с неба — это не шутки, от этого, бывает, и умирают.
Чуть реже, чем может подумать человек со стороны. И всё же куда чаще, чем хотелось бы.
Меньше всего Маргарета мечтала найти под навесом свежий труп народного героя. Но и его излишне довольный вид тоже почему-то не вызывал особой радости.
Коробку с консервами Маргарета сбросила с высоты, а рюкзак со всем остальным взгромоздила на плечи и так полезла по лестнице вниз.
Сам Макс сидел на бревне и лениво почёсывал мягкое ухо виверны.
Что сказать, Маргарета не знала. За этот год она привыкла быть невидимой и лишней, а ещё всё общение с миром вкладывать в четыре скупых телеграфных сообщения о погоде и пяток реплик по субботам, на поселковой ярмарке. Молочница при этом трещала без умолку, но ответ ей не требовался.
Вчерашний диалог со склочной женщиной выбрал весь лимит слов за несколько месяцев, и, может быть, из-за этого Маргарета только сегодня осознала эту беседу как неприятную.
Так ничего и не решив, она просто сгрудила рюкзак под навесом, потянула завязки горловины и вытащила лекарства — склянки она бережно обмотала в прокипячённые портянки. Макс кивнул ей на седло, и Маргарета положила всё в кожаное нутро. Следом был комплект посуды, довольно приличный нож, банка вяленых помидоров, сетка молодого цветного перца, одеяло…
— Чаю хоть выпей, — с усмешкой сказал Макс, когда она закончила и замялась.
Наверное, стоило отказаться.
Но дождь накрапывал противный и холодный, в вышине он бил в лицо и затёк за шиворот, а виверн уже всё равно вернулся на свой насест: Маргарета опасалась, что ветер усилится, и планировала идти обратно пешком. И там, на станции, её ждали только темнота и тишина, тухловатый запах сырости, те же самые консервы, ранний вечер и серое-серое небо, по которому сегодня не полетит драконов.
Макс похлопал ладонью по бревну. Маргарета села и установилась взглядом в огонь.
После войны было бы естественно бояться огня. Но — и это сложно было объяснить тем, кто не видел вблизи, — этот, рыжий и весёлый огонь был совсем не такой, как зелёное чужацкое пламя. Кажется, костерку даже стыдно было за своего злобного родственника, как будто он предал их общее доброе имя.
Неоконченный разговор висел в воздухе и уходил в небо вместе с дымом.
— Приказ, — устало сказала Маргарета. — Я нарушила приказ. Это был… плохой приказ.
Она знала, что это звучит глупо. Ей уже объясняли: все предатели во все времена нарушают исключительно «плохие» приказы.
Макс встал и отошёл к седлу, и она вяло подумала: сейчас он её пристрелит, сказав перед этим что-нибудь такое, очень героическое. Только несколько ударов сердца спустя, когда на плечи упало одеяло, сообразила: если бы у него было при себе оружие, оно было бы в кобуре, но никак не в седельном коробе. А, значит, стрелять ему было не из чего.
— Ты вся мокрая, — недовольно пояснил Макс. — Почему не носишь нормальный комбез?
Она безразлично пожала плечами. Макс шуршал бумагой и засыпал в миску с закипающей водой какие-то сушёные травки, а сверху раскрошил крупку малинового киселя.
— Для запаха, — сказал он в ответ на удивлённый взгляд. И так же ровно, без перехода, спросил: — Суд был?
— Нет. Нет, ничего… ничего не было.
— Занесение в дело? Приказы?
— Нет, мне кажется.
Макс нахмурился. Поболтал в воде ложкой, натянул рукав комбинезона на ладонь и так, через ткань, снял миску с огня, подул, отхлебнул через край.
Довольно прижмурил глаза. И всё-таки признал нехотя:
— Раньше казалось вкуснее.
Маргарета попробовала с ложки и сделала вид, что чувствует вкус. Ложка была горячая.
— Кто сделал тебе фамилию? И какую, к слову?
— Рива, — она чуть запнулась. Фамилия была обычная, из самых распространённых, на базе в Монта-Чентанни были двое Рив, связист и повар. — Это командир предложил.
— Командир? — Макс выглядел удивлённым.
— Начальник базы в Монта-Чентанни. Он руководил эвакуацией. Он тоже считал, что это был плохой приказ.