Погода нелётная

Макс хорошо запомнил, как уже после войны один из бывших сослуживцев, которых он навещал в столичном лазарете, хрипло пожаловался на сны. В них всё пронзительно настоящее, безвыходное и неостановимое. Кристиан смотрел всю ночь напролёт, как ему отрывает ногу и как гаснут глаза товарища, и как луч солнца медленно-медленно ползёт по его мёртвому лицу, а по окровавленным волосам шагает муха.

Кристиан пролежал под развалинами около суток. То, что он остался жив, врачи называли господним чудом. Никакого света там, под балками, не было, мухи в декабре не летают даже в самых тёплых районах столпа, а сам Кристиан был в глубокой отключке.

Но ночь за ночью он смотрел, как шагает муха. Как заведённая, снова и снова, идёт по мертвецу к полоске света, а где-то в темноте лежит отделённая от тела нога.

Там, в палате, такой парадно-белой, что больно было смотреть, ребята соглашались: бывают сны, от которых хочется умереть. Это, вроде как, выверт сознания, когда оно раз за разом пытается осознать что-то уж слишком ужасное. И Макс не спорил, но про себя решил — не бывает таких поганых снов.

Теперь он знал: бывают.

Максовы сны были застывшим кадром, неподвижной и немой диорамой. Макс висел в самом её центре, а вокруг него углями и зелёным пеплом разлетались все и всё, что он когда-либо видел. Иногда ему удавалось узнать: это бой при Мартинелли, где нас сбили, и виверн на одном крыле широким штопором ушёл в озеро, из которого Макс выплыл, а зверь — нет; а это вид на сопки у Серратуры, где никогда ничего не произошло, но в каждый дежурный вылет Максу казалось, что именно этот будет последним.

Хуже всего, что из этих снов нельзя было проснуться. Иногда казалось даже, что они не были в полной мере снами. Вот только что Макс лежал с открытыми глазами, а к телу подступала вялая неподвижность, — мгновение, он даже не успел моргнуть, — и вместо тёмного навеса, по которому гуляют робкие отсветы костра, перед глазами вдруг горящий пронзительной зеленью горизонт.

Снаряд летит в лицо. Крупный, со спортивный мяч размером, шар, немного светящийся изнутри. Он кажется ерундой, но любой, кто видел фронт, знает: столкнувшись с преградой, этот шар плеснёт во все стороны едкой горючей смесью. Она взорвётся, и от неё загорится всё — и металл, и камень, и плоть.

Во сне Макс всегда знал, как уклониться от зелёной смерти. Уйти заученным приёмом вправо и вниз, поднырнуть, выйти в скобочку, мгновенно развернуться, вскинуть винтовку и выстрелить, чтобы шар взорвался вхолостую. Он делал это тысячу раз. Но почему-то здесь руки наливались свинцом, зверь зависал в воздухе неподвижно, так, что застывали даже крылья, будто залитые янтарём, а верная винтовка исчезала из-за спины. И Макс видел оглушающе чётко и нестерпимо долго то, чего никогда на самом деле не было.

Как слепленный из странного чёрного материала шар, пульсируя изнутри, оказывается прямо перед глазами и заменяет собой мир.

Вспышка.

На мгновение Макс совершенно ослеп. Потом шумно выдохнул, проморгался и снова увидел над собой навес.

Сел.

Немая беспомощность в теле сменилась привычным холодком в отлёжанной руке и зябкой, мокрой дрожью в боку. Хорошие, обычные ощущения, привычные для любого человека, спящего в лесу, пусть даже и в июне и на виверновой попоне поверх пары сухих стволов. Он потянулся, наслаждаясь бегущими по руке иголочками, промял ладонью шею. Сумрак в лесу поредел: где-то там, за деревьями, разгорался рассвет.

Серый клубок ещё висел над лесом, но дождь прекратился, только с деревьев капало и капало. Очнулись птицы, и теперь отовсюду свиристело и стрекотало. Макс любил эти звуки: перед атаками врага птицы всегда разлетались кто куда.

Иногда казалось, что он сходит с ума. Потом Макс вспоминал Кристиана и решал, что не так уж и плох. К тому же, ему всё-таки не отрывало ногу, и если Кристиан в конце концов почувствовал себя лучше, освоился с костылями и женился, самому Максу вовсе не на что было жаловаться.

Правда, лекарство у Кристиана поначалу было дурное: он начал пить ещё в госпитале, потом водка перестала его «выключать», и Кристиан плотно сел на какие-то толчёные мухоморы. К счастью, у Кристиана была очень сердобольная и совершенно невыносимая мама, которая затащила сыночка в церковь изгонять бесов. Что там с бесами, Макс не знал, но Кристиан покаялся, стал ходить на все службы, заработал честь ударить в колокол, и там же, в господнем доме, в итоге нашёл невесту. На свадебном столе не было никакого алкоголя, а новобрачная смотрела на мужа, как на образец доброчестия.

Впечатлившись, Макс даже сходил в церковь. В Господа он верил, иконку на шее носил и бывал у духовника, но важности публичных служб как не понимал, так и не понял.

У Макса было своё лекарство — небо.

И теперь оно сбросило его вниз.

Седло Макс вчера уступил Маргарете. Она говорила всё медленнее и медленнее, проглатывая слова и ссутуливаясь глубже, пока в конце концов не придремала прямо так, у костра, в отчётливо неудобной позе. И ещё какое-то время Макс просто сидел с ней рядом, прихлёбывая из миски подкрашенный чаем кипяток.