Погода нелётная

Это из-за неё — из-за фамилии — Маргарета осталась в Монта-Чентанни, когда всю их группу перебросили дальше на запад. И после нарушенного плохого приказа командир объяснил предельно ясно: за такое одно из двух — или обвешивают медалями, или расстреливают. И что никто и никогда не подпишет приказа о награждении Бевилаквы. Не теперь, когда та рана ещё совсем свежа.

Маргарета плохо запомнила, что именно он говорил. Она лежала в лазарете, оглушённая препаратами.

Зато она хорошо запомнила, с каким лицом он пожал ей руку. Это было лицо смертельно уставшего человека, который пришёл сообщить очень плохие новости.

— Он сделал документы, — вяло сказала девушка. — Меня выписали на гражданку, пусть и без пенсии…

— Это его приказ был? Этого твоего командира? Который ты нарушила.

Маргарета безразлично кивнула, а Макс выплюнул:

— Он просто прикрыл тобой свою задницу. Запугал, чтобы ты заткнулась, а ему за тот приказ ничего не было.

Она кивнула снова.

Эта мысль пришла к Маргарете ещё несколько месяцев назад. Тогда над станцией зарядили по-зимнему противные холодные дожди, и Маргарета часами сидела у мутного окна, ничего за ним не видя. Она не могла заставить себя ни читать, ни даже разогреть нормальной еды. Просто грызла сухари горстями, не чувствуя вкуса и того, как болит исцарапанное нёбо.

Раньше, до войны, колледжи набирали совсем немного будущих всадников, и только самых талантливых: сама Маргарета, хоть и мечтала о небе, не смогла поступить. Потом, когда стрелок на виверне стал важнейшей боевой единицей, а снабжение фронта держалось на драконах, летать забирали всех, кто был способен хотя бы на тень связи со зверем. И когда война закончилась, на бирже труда оказалось вдруг много тысяч людей, умеющих только летать и стрелять.

Нормальная лётная работа доставалась другим: героическим, в звании, здоровым — чего греха таить, мужчинам. Никто не торопился нанимать девчонку рабочей специальности, без единой записи в личном деле и с кривой спиной, пусть даже теперь у неё была правильная фамилия. У Маргареты не было ни образования, ни средств, чтобы хоть как-то дотянуть до его завершения, ни, признаться честно, желания жить. После ранения для неё были закрыты заводы и стройки, дом разнесли безымянные мстители, а от семьи никого не осталось.

Тогда Маргарета попросила бывшего командира о помощи, и он не отказал: выхлопотал место здесь, на метеостанции. Она долго была ему благодарна, и только зимой поняла, что руководить им могли отнюдь не отеческие чувства или забота.

В столице тогда делили людей на героев разных масштабов, предателей и всех остальных. Наверное, и командир получил какую-нибудь красивую железяку на яркой ленте, «за умелое руководство» или что-нибудь ещё.

— Как его фамилия? — мрачно спросил Максимилиан. — Я наведу справки. Нужно будет обратиться в комиссариат, восстановить документы, собрать свидетельства…

— Зачем? — она пожала плечами. — Оставь.

— Ты тухнешь здесь, пока эта скотина…

— Да пусть его.

Макс с видимым усилием проглотил слова. Потом дёрнулся, будто хотел спросить что-то ещё, но промолчал.

Зимой Маргарета плакала несколько дней подряд. Рыдала в голос, с некрасивыми хрипами и воем. От невыносимой обиды, от жалости к себе, от всего того, что вышло в итоге уродливым и отвратительным, от того, как плачет в щелях старой станции ветер.

Потом отболело, отгорело. Прошло.

Да и не в этом ведь дело, да?

Только вот в чём?

А в разводном супе всё было хорошо, кроме одного: есть его надо было быстро. Остыв, он превращался в клейстер, тягучий, липкий и похожий на блевотину. Есть невозможно, отмыть — тяжело.

Маргарета смотрела в кружку так, будто видела в глянцевой плёночке своё отражение, и это отражение говорило с ней господним голосом.

Было совсем темно, деревья шумели дождём, до станции без малого шесть километров. Прошлые, будущие и просто возможные Маргареты кто бродил у костра, кто натянул шарф повыше и шагал через мокрый лес. Вот одна из них дошла до навеса у станции, погладила мягкий бок виверна, прислушалась к тому, как он хрипло ворчит во сне, хлопнула дверью, стащила с себя промокшие ботинки. Вот вторая — вышла с другой стороны, и ей пришлось лезть через разваленный драконом подлесок. Она вся вымазалась в грязи и долго плескалась у бочки, пытаясь привести себя в порядок.

Ещё одна Маргарета так и задремала, ссутулившись, у костра.

Уплывая в знакомую темноту без снов, она не смогла бы сказать, какая из Маргарет — настоящая.

Глава 5. Болезни и лекарства

Если бы Макс знал, что Маргарете не снятся сны, он бы умер от зависти.

Потому что самому Максу они снились. Много, очень много снов, густые, вязкие, липкие, душные. Пропахшие пеплом и болью, чудовищно медленные, жуткие сны, от которых не было никакого спасения. В этих снах всегда что-то горело.

Иногда в них горело всё.