Погода нелётная

— Она не любит такого, — ревниво сказал Макс, когда гость силой оттянул вивернье крыло и прощупал шов.

Но тот только пожал плечами, заглянул в глаза Рябины и взялся за седло.

Когда Макс вышел во вдор, желтолицый как раз отчитывал Маргарету. То есть, сперва он, конечно, вынес ей благодарность, как полагается. Но потом скривил нос и на неухоженность станции, и на бледный цвет старичка-зверя, и на неподобающие условия, и ещё на какую-то ерунду.

Заткнуть его было приятно, но прощания под косым взглядом не вышло. Маргарета сонно тёрла глаза, Макс закидывал вещи в сумку, желтолицый постукивал пальцами по кольцу в драконьем ухе.

— Я вернусь, — сказал Макс, сжав девичьи пальцы и легонько их встряхнув. — Я вернусь, ты слышишь?

— Да, — Маргарета слабо улыбнулась

Макс выдохнул зло, коротко поцеловал её в губы, не встретив ни сопротивления, ни ответа. Вся сгорбленная и бесцветная, его девчонка смотрела только на дракона и погибший огород.

— Я всё исправлю, — пообещал Макс. — Ты только… веди себя хорошо.

Желтолицый кашлянул. Хлопнули крылья: это Рябина, повинуясь приказу своего седока, лёгким изящным движением взмыла в чёрное ночное небо.

Макс сжал маргаретины пальцы. Скрипнул зубами. Потом бросил сумку в седло, взялся за лесенку и полез наверх, на звериную холку.

И он уехал.

А она — осталась.

В городе Макс занимал маленькие апартаменты в офицерской гостинице, — кажется, ему даже предлагали выбрать, какие нравятся, но он ткнул пальцем не глядя. Кирпичный дом: первый этаж выкрашен в тёмно-зелёный, а второй — в лимонно-жёлтый. Покатая тёмная крыша, белая труба, флюгер с виверной. Боёв в этой местности не было, и домики стояли красивые, чистенькие, совсем как бывало в тихой провинции до войны.

Квартира была на втором этаже, самая дальняя от лестницы. Белая дверь, медная семёрка, электрический звонок с перерезанным проводом. Изнутри дыхнуло затхлостью и тишиной, в столпе света взвилась сухая пыль.

Макс вдруг вспомнил, как оглядывался на станции у Маргареты и хмурился: живёт во всём казённом и безликом. Свой дом казался ему тогда уютным и обжитым, населённым личными вещами, а себя самого он считал здоровым человеком, живущим полной жизнью. Приятное, что уж сказать, заблуждение! Теперь, скинув ботинки и с наслаждением распрямив пальцы ног на прохладных досках пола, Макс подумал: он не так уж далеко от неё ушёл.

Комната — она была гостиной, спальней и кабинетом разом, а сбоку ютилась крошечная кухня, — была куда уютнее станции, этого не отнядь. Правда, в том уюте не было никакой максовой заслуги. Шторы эти, в зелёный горох, вешал не он, и изящные плафоны бра здесь тоже были до него. Письменный прибор, тяжёлые настольные часы, картина на стене, зеркало в раме, хрустальный графин на подносе, даже шахматы — всё это принадлежало Максу временно и стояло здесь неизвестно зачем. В нередких приступах тревожной жажды движения Макс всё здесь натёр и начистил, прожарил на солнце подушки, до блеска оттёр изголовье кровати, — так же, как на станции отмывал полы. Механическое действие, помогающее забыться.

В шкафу наглаженные рубашки и парадная форма на вешалках, а в ящике — ком из белья и портянок, перемешанный с комбинезонами, которые он даже не потрудился сложить после сушки. На потолке над кроватью — постеры с пошлятиной…

«Война закончилась», бравурно сказал Макс несколько недель назад.

В его доме война продолжалась. Все важные для Макса вещи помещались в одну сумку, и эту сумку он всё время таскал с собой. Здесь оставалось то, что было чужим или лишним; Макс жил в этой квартире так, как раньше жил в брошенных хозяевами гражданских домах. Дивизион, бывало, квартировали в эвакуированных городах, и тогда они занимали какое-нибудь пустующее здание, сбивали с дверей замки…

Это бывали разные дома, богатые и бедные, уютные и не очень. Макс спал в бывшей ночлежке для бездомных и будуаре мадам, уважавшей цветочные духи, а ещё в квартире новобрачных, где за зеркалом у разобранной постели висело белое платье, и в комнате мальчишки-подростка, собиравшего модели поездов, и на мансарде над галантерейной лавкой, в которой всё было покрыто вязаными салфетками.

Примерно так, как там, он жил и здесь. Проводил дни на базе с вивернами, за знакомой работой. Тренировал, чистил, болтал ни о чём. Шутил и смеялся.

Он в порядке, о да, он в полном порядке!..

Макс уронил сумку на пол и сам себе рассмеялся. Сел на край кровати, вытянув ноги, взъерошил ладонями волосы, с силой потёр лицо.

Хватит этого. И жалеть себя — хватит! Собери сопли, Максимилиан Серра, и возьми себя в руки. Ты не приведёшь в этот дом девчонку, да и она не пойдёт, и правильно сделает.

Потому что тогда они просто покроются плесенью вместе, а не по отдельности. Это на месяц выпасть в серую пустоту хорошо: отвлечься от привычных дел, что-то вспомнить, что-то понять, решить, будто всё-таки хочешь пожить ещё немного. Теперь нужно поймать эту мысль за хвост и сделать, наконец, что-нибудь.