Погода нелётная

От этого внутри шевельнулось что-то тревожное и вместе с тем предвкушающее. Маргарета покидала почту, всё ещё баюкая это новое, почти незнакомое чувство внутри, и пребольно упала, запнувшись о чью-то ногу.

— Ромашка? О, Господ. Сильно ушиблась?..

Она отряхнула руки: ссадины, но даже и не до крови. Подняла голову.

— Макс?! Какого беса?.. Вытянул эти свои оглобли!..

— Ты была занята, — Макс виновато потёр лоб, — я решил подождать…

Потом она спохватилась:

— Ты что здесь делаешь вообще?

— Я обещал.

Она нахмурилась. Ей не очень-то нравились такие обещания. Мало ли, что он обещал, — он когда-то обещал ей не умереть! Правда, он и не умер…

Но кто в здравом уме станет верить обещаниям?

Так она пыхтела всё то время, что Макс грузил на виверна пайки — пусть работает, раз уж припёрся, — и пока они летели к станции, и даже потом, когда она расседлала зверя и развела ему в тазу витаминную подкормку.

— Ну и чего тебе? — мрачно сказала Маргарета, скрестив руки на груди.

— Я… привёз тебе кое-что, — сказал Макс и замер на пороге так, будто споткнулся.

Он обернулся. Глаза у него блестели лихорадочно и странно. Макс был весь какой-то странный, дёрганый и резкий. Маргарете непривычно было видеть его таким: он всегда был больше даже помойный кот, ободранный и царственный одновременно, чем просто человек.

Что-то случилось? Она сильнее нахмурилась. Что могло случиться в городе с героем войны? Он приехал в посёлок, наверное автобусом, значит — он всё ещё не летает. Может быть, у него из-за этого…

— Я привёз кое-что, — повторил Макс и сперва сжал кулак, а потом разжал. — Я… покажу?

— Виверну? — спросила Маргарета, облизнув губы.

— Какую ещё виверну?

— Оловянную. Из тира.

— А, Швабру? Её тоже, она везде со мной летает. Но она не тебе! А тебе…

Он глянул на неё с сомнением, как-то снизу вверх, а потом расстегнул комбинезон, сунул руку во внутренний карман и протянул ей конверт.

Конверт как конверт, из желтоватой бумаги. Обычный почтовый, фабричный, с ячейками для индекса и напечатанным образцом заполнения. Неподписанный, без марок и без штампов. Внутри ощущалось что-то твёрдое.

Маргарета посмотрела на Макса с сомнением. Макс кусал губы.

Тогда она села на порог, постаралась сделать серьёзное лицо и вытряхнула из конверта в ладонь содержимое.

Это были фотографии — целая пачка фотографий, никак не меньше двух десятков. Они слиплись немного и лежали в ладони одним бруском, но Маргарета развернула их веером.

Некоторые кадры хорошие и чёткие, другие — похуже, то с мутными пятнами мыла, то просто отчаянно порыжевшие. Портреты: мужчины, женщины, дети и даже один младенец, похожий на недовольную картофелину в пышном кульке.

Маргарета нахмурилась, перебрала снимки, перекладывая каждый следующий под низ стопки. Лица и лица — мало ли на нашем столпе людей?

— Кто это? — наконец, она снова подняла взгляд на Макса. Он сидел на корточках напротив, напряжённый и побледневший.

— Ты не узнаёшь?

— Я? Их? А… а должна?

Она снова опустила взгляд. Верхней лежала карточка с женским лицом. Красивая женщина, вряд ли моложе сорока, но статная, яркая даже в объёмной тёмной одежде. Аккуратная короткая стрижка, крупные очки, жирно подведённые глаза. На фотографии она улыбалась.

Она была немного похожа на маргаретину учительницу родной речи из младшей школы. Но та учительница выглядела похожей пятнадцать лет назад, а теперь превратилась, должно быть, во властную суровую мадам с выбеленными сединой строгим пучком, — если её пощадила война.

— Кто это? — всё-таки спросила Маргарета, не найдя в памяти никакого ответа.

Макс взял фото, заглянул за оборот, положил обратно:

— Серафина Гатти. Она живёт в городке под названием Лонго, держит четырёх собак и работает в приюте для женщин при местной церкви. Много говорит о Господе, девичьей чести и великом благе материнства, держит все посты, но втайне обожает зефир.

Маргарета моргнула.

— Зефир?..

— Зефир.

— Макс, я не понимаю.

Он смутился, напрягся.

— Посмотри… ещё кого-нибудь.

Она посмотрела. Пролистнула все снимки, вглядываясь в незнакомые лица. Нахмурилась, просмотрела по второму кругу, внимательнее, медленнее. Остановилась на младенце.

— Я не понимаю. А это-то кто?

Макс перевернул кадр, чему-то кивнул и объявил:

— Карлос Фарина, ему девять месяцев. Его мать звали Орнелла Фарина, она, увы, умерла родами. Очень кудрявая брюнетка, хохотушка такая, всю жизнь работала в садах. Карлоса воспитывает её муж, ему повезло вернуться с войны.

— Орнелла?..

Маргарета могла поклясться, что не знает никого с таким именем. Красивое имя, редкое, нежное… наверное, она бы запомнила?

Макс вынул стопку снимков у неё из пальцев, перелистнул и принялся показывать сам.