Погоня

Через три дня окончательно выяснилось, что сторожевые псы не оставляют проездную башню Вышгорода денно и нощно. Стража досматривала людей и грузы, а собаки стерегли всякую мелкую тварь, вроде котов; среди котов, среди собак, в особенности, и, разумеется, среди птиц значилось немало оборотней. То были лазутчики иностранных государей и местных, доморощенных волшебников, которые все попрятались, как не было, при взыскательном управлении великого слованского государя Рукосила-Могута, но вовсе, понятное дело, не исчезли.

Дни шли за днями, а Почтеннейший не находил способа и подступиться к Вышгороду. Следовало, верно, вступить в переговоры с кем-то из младших чинов Рукосилова воинства, но Почтеннейший кот испытывал глубокое отвращение к одной только мысли о необходимости объясняться со всякой мелкой сошкой. Такого рода объяснение предполагало ту или иную степень взаимного доверия, а доверительность, доверчивость вообще не значились среди добродетелей Почтеннейшего, который понимал только основанный на любви и страхе договор: с одной стороны, снизу вверх, почтительный страх и верноподданная любовь, с другой стороны, сверху вниз, — все остальное.

Почтеннейший метался и ждал, и удача не вовсе еще отвернула от него свой изменчивый лик. По городу пошли разговоры, что великий государь Рукосил-Могут, три месяца подряд не покидавший своего горного логова, устраивает прием для послов нескольких сопредельных государств. Местом встречи и пира называли загородную усадьбу Попеляны.

Набравшись решимости не упустить случай, Почтеннейший загодя перенес свои сокровища в сад Попелян и укрыл их в дупле векового дуба подле дворца. За неимением лучшего замысла ничего не оставалось, по видимости, как броситься государю на перерез с дерева и, сложив к его стопам волшебные вещи, просить взамен милосердия и покровительства. При этом придется, понятное дело, разжать челюсти и выпустить сокровища прежде, чем прощение будет получено, а благосклонность Всемогущего определится. Здесь для подозрительного кота таился источник неразрешимых сомнений, однако, оставаясь на почве действительности, невозможно было придумать никакого способа взывать о снисхождении с палкой в зубах. Так что Почтеннейший оставался при сомнениях, хотя и пытался, пока оставалось время, преодолеть это досадное затруднение: зажавши во рту хворостину или какой обломанный сук, он прыгал с дерева в глухих дебрях сада и подолгу мычал, пытаясь изъяснить кусту жимолости свои верноподданные чувства — любовь и страх.

Попеляны между тем день ото дня становились многолюдней, по дорогам пылили подводы с припасами, поварня источала одуряющие запахи пареного и вареного. Почтеннейший объедался, хотя приходилось делить достатки с целыми полчищами безродных пришельцев. Бездомные коты и собаки все прибывали, собираясь по добрым вестям с ближних окрестностей и даже из самой столицы. Наконец стали прибывать и послы: по обсаженной липами дороге от ворот сада к подъезду низкого дворца, похожего на украшенное множеством затей печенье, потянулись скороходы, загромыхали кареты, скакала блистательная великокняжеская конница, где-то пели трубы, гремели барабаны и катилось громогласное «ура-а!»

Обаяние могущества и славы, волнительные надежды вызывали на глазах Почтеннейшего слезы. Взобравшись на вершину огромного дуба, с особой остротой ощущал он свое шаткое, опасное положение перед лицом великой волшебной силы.

Два с половиной часа с перерывами продолжалось шествие чудно наряженных посольств, шествие шелковых халатов, тюрбанов, перьев, неправдоподобного покроя кафтанов самых кричащих, поражающих глаз расцветок.

Своим чередом распорядитель празднества выкликнул и принцессу Нуту, что нисколько не удивило Почтеннейшего, который давно уж перестал разбираться во внутренних взаимоотношениях и счетах двора. Маленькая, прибывшая без всякого блеска принцесса прошла по ступенькам широкой лестницы между рядами неопределенно притихших дворян. Она не глядела по сторонам — тем поверхностным, рассеянным словно бы взглядом, который, однако, умеет подмечать признаки восхищения и любви в глазах подданных, она не улыбалась — многозначительно и ласково, словно бы узнавая и привечая каждого в блистательной, на один образец толпе, не было в ней ни нарочитой, выставленной напоказ скромности, ни гордого достоинства известной всей стране страдалицы; подобрав темно-синее до черных ночных переливов платье, она поднималась к распахнутым золотым дверям так просто и непритязательно — разве чуть-чуть торопилась — что, казалось, появление бесследно исчезнувшей в свое время и мятежно объявившейся принцессы с ее ломаной недоброй судьбой никого не должно было волновать и уж меньше всего волновало саму Нуту. По правде говоря, Почтеннейший, хотя и слышал глашатая, сообразил, что эта маленькая женщина в темном принцесса, тогда только, когда заметил в ее гладко уложенных волосах крошечный, словно бы детский венец.