Погоня

— Вот, Деруи, вам образчик слабоумия, последствия блуждающего дворца, о котором вы столько наслышаны. Я знаю, вы писали своему государю, Деруи! — воскликнул он вдруг в озлобленном порыве несдержанности, может статься, даже преувеличенной, хотя и этого нельзя было утверждать наверное. — Вы пишете, что блуждающие дворцы это кара небесная зарвавшейся в своем могуществе Словании. Где, Деруи, вы набрались этих поповских бредней? Неужто по кабакам и базарам, где шныряют в поисках новостей ваши лазутчики? Вы пишете своему государю, что блуждающие дворцы — предвестник гибели, что войско Рукосила-Могута неминуемо попадет под разлагающее воздействие блуждающих дворцов и что по всей стране сотнями слоняются бродячие проповедники, которое уже призывают народ, взявшись за руки, очиститься душой во дворцах! Вот что вы пишите! Откуда, Деруи, ваша склонность к утешительным, приятным для слуха государя известиям? Одного бродячего проповедника вы только что видели, вот он забрел на наш пир, это мессалонская принцесса. Если вы надеетесь на таких проповедников… если вы бережете спокойствие короля — напрасно! Я всех вас смету! И вас, Деруи, первым делом, как только возьмусь за Мессалонику. И вас, Мираса, — кинул он злобный взгляд в другую сторону палаты, где за столом под зеленой скатертью сидели куйшинцы, — так и передайте это хану.

— Нужно ли понимать слова великого слованского государя, как объявление войны? — поднялся в мрачном, отрешенном спокойствии мессалонский посол.

— Сядьте, Деруи! Сядьте, я говорю! — закричал Лжевидохин, срывая свой слабый старческий голос. — Сядьте или война! Вы хотите войну, вы ее получите! Сядьте! Вы дождетесь! Вы заставите меня… Пусть меня понесут в карательных поход на носилках, вам от этого легче не станет. Сядьте или я велю отрубить вам голову — для начала. Тогда уж не отвертеться от войны — нечем будет! — Верно, оборотень хотел рассмеяться, но подавился свирепым кашлем — и надолго.

Побелевший Деруи стоял под градом угроз, но товарищи его, похоже, не одобряли заносчивой выходки кавалера, что видно было по их испуганным, смятенным лицам; да и сам Деруи, конечно же, помнил о строжайших наказах искать мира. Он медленно опустился.

Среди вельмож и дворян, представлявших слованский двор, слышался негодующий ропот; казалось, это зарвавшиеся мессалоны нанесли оскорбление священным обычаям гостеприимства, а не наоборот. Бесстрастно держались куйшинцы, они ничему не удивлялись и, верно, решили набраться мужества, чтобы вынести любые поношения, которым слованский государь подвергал мессалонского посла. Убого одетые актрийцы в своих кургузых кожаных курточках за синим столом взволновано дышали. Но это было и все, что они могли себе позволить.

Бедная Нута осматривалась, плохо понимая, что происходит. Ей представлялось, должно быть, что она пропустила нечто особенно важное, нечто такое, что могло бы объяснить, оправдать внезапное бешенство самодержца.

Бледная и немощная, Нута поднялась, словно во сне:

— Если из-за меня… Зачем такие угрозы? — Несколько слов она кинула затем по-мессалонски, но послы, хоть и повернули головы, держались так, словно заранее знали, что ожидать ничего разумного с этой стороны не приходится, словно у них, послов, не было ничего общего со своей оторванной от родины соотечественницы из оттесненного от власти рода.

— Молчи, не лезь, — тихо прошипела тут Лжезолотинка, понимая общее настроение, которого совершенно не понимала и не учитывала Нута. — Без тебя разберутся. Не лезь под удар. Дура. — Последнее уже совсем тихо, только себе. Широта натуры и некое тщеславное великодушие побуждали Зимку, пренебрегая недавними оскорблениями, предостеречь маленькую принцессу против опасных глупостей, но если Зимка хотела помочь своей недалекой сопернице, то не особенно в этом преуспела — в горячечном возбуждении, соперница вовсе ее не слышала и не воспринимала.

А великий государь Рукосил-Могут спохватился, что упустил из виду принцессу, и недобро осклабился.

— Если только я послужила причиной раздора… — продолжала Нута, обращаясь прямо к государю.

— Да, послужила! — обронил тот.

— …То это очень маленькая причина. Очень маленькая! Поверьте, я знаю, что говорю, совсем маленькая! Зачем же ссориться великим государям? Не надо.

— И ты готова пострадать, чтобы устранить источник недоразумений? — спросил Лжевидохин с язвительным любопытством.

— О, да! — откликнулась Нута, понимая все, что происходит, только по самому общему смыслу.

— Деруи… — Задыхаясь от возбуждения, Лжевидохин вынужден был говорить отрывисто; широкое бульдожье лицо его под низко севшим на глаза венцом помутнело багровыми, синюшными цветами. — Слования готова к войне… мы не станем воевать… если хоть малейшая надежда… устранить недоразумения.

— Так требуют законы высшего блага, — отозвался Деруи с поклоном. Он вполне овладел собой, даже слишком: в лице проявилась неестественная неподвижность — следствие подавленных переживаний.

— Вы ведь не возьмете ответственность?.. За большую войну? — допытывал Лжевидохин.

— Боюсь, это была бы непосильная ноша для меня.