Погоня

Из отрывочных замечаний, выразительных вздохов и восклицаний Золотинка мало-помалу уяснила, что распятые на крестах преступники были последователи еретического князя Света, под именем которого, как говорили, скрывался беглый монах из Сурожа. «Просветленные» проповедовали всеобщее возрождение, очищение от скверны, общность имущества, бескорыстие, братскую любовь и особенные свои надежды возлагали на Палаты Истины — блуждающие дворцы, которые должны были покрыть собой всю землю. Попутчики Золотинки много чего знали об учении князя Света, но ничего не говорили и, значит, ничего не слышали о последнем дворце под Межибожем. Катившаяся с юга весть, выходит, не достигла здешних краев, и Золотинка опять прибавила шагу, обогнав уныло тащившуюся телегу.

Необыкновенная, целеустремленная резвость коренастого мальчишки в разбитых лаптях, конечно же, заставляла задуматься недолгих попутчиков и встречных; в деревнях, почуяв пигалика, трусливо брехали собаки, провожали Золотинку за околицу рассыпанной сторожкой стаей; брошенные по страдной поре старухи и старики сурово глядели из-под руки, вспоминая, когда, дай бог памяти? видели последний раз пигалика и какие происходили потом несчастья. Но Золотинка спешила, понимая так, что дворец все спишет. Все прежнее переменится и утратит значение, большие провалы и пустячные достижения неизвестно еще как обернутся, если только Золотинка успеет во дворец. Там-то уж не достанет Золотинку ни подозрительный взгляд, ни возбужденный шепоток, ни быстро скользящая по земле тень коршуна.

Золотинка спешила бегучим шагом и не могла придумать, как поспешать шибче. Чтобы успеть.

Она уж набралась было отчаянности угнать лошадь, да по несчастью не встретила ни одной праздной. Попадались ей лошади у придорожных кузниц и у харчевен возле коновязи — все больше заморенные солнцем савраски под присмотром нахальных мальчишек, они смирно стояли, впряженные в легкие тележки с изящными тонкими колесами или в тяжелые возы под снопами, под мешками и кулями — тут нечего было искать.

Случилось Золотинке погнаться за рысью катившей каретой. Но на запятках среди чемоданов и сундуков устроился поседелый от пыли гайдук, который, вовремя приметив усилия пацаненка, загадочно его приободрил: давай, давай! и поманил пальцем. Остальное можно было не договаривать.

После полудня Золотинка решила остановиться. Наловила в озере пескарей — те прыгали прямо в подол рубахи, разожгла в укромном овражке костерок, чтобы запечь рыбок, а потом забралась в чащу лесного острова и легла спать, полагая, что ночь, может быть, более удачливое время для торопливых пигаликов. Авось ночью что-нибудь и придумается. И конечно же, Золотинка помнила о дозорных птицах Рукосила; если уж ничего путного все равно не выходит, чего ж тогда бежать среди бела дня, задрав к небу голову, когда можно бежать и ночью, не озираясь на каждый десятый шаг. Сто верст еще впереди с лишком!

Она поднялась до полуночи, в темный безлунный час и, пока доедала запеченных давеча пескарей, задумчиво вслушивалась в далекий собачий лай, которому вторили бродившие где-то недалеко волки.

В эти смутные времена, когда люди ожесточенно истребляли друг друга, доставляя обильную добычу стервятникам, волки покинули глухие дебри и держались поближе к жилью, к дорогам и пустошам — они хозяйничали в ночи. Выбравшись на дорогу, Золотинка остро ощутила, что осталась одна на свете. Вселенная опустела, люди скрылись за частоколами укрепленных усадеб, попрятались в свои домишки, наглухо закрыв двери и окна, а кто остался без пристанища, те сбились таборами возле костров, окруженные ночью, — там, где терялся, уступая мраку, мерцающий красный свет, подступало ничейное царство нежити.

Золотинка не трусила, потому что и сама ощущала себя частью ночного мира, не была она беззащитна перед лицом затаившейся тьмы. И потом, проспавши зря шесть или семь часов, она не чувствовала себя вправе дожидаться луны и других подобного рода удобств для того, чтобы пуститься в путь.

Дорога различалась как слабо светлеющий туман и терялась в пяти шагах, стоило только остановиться. Но Золотинка не останавливалась, потому похожая на туман дорога не кончалась, а разворачивалась все дальше и дальше — в безвыходный мрак, где жили в перевернутой бездне звезды, а все остальное лежало мертво и недвижно.

Нечто такое от мертвечины было и в завываниях волков, словно самая тьма выла — бездушно и бессмысленно. Но вот волки почуяли добычу и ожили, то есть смолкли. Оглянувшись, Золотинка уловила у себя за спиной бесшумные тени. Две… и уже три. Золотинка остановилась — остановились и тени; она не видела их, но проницала внутренним оком на расстоянии ста или ста пятидесяти шагов.