Погоня

— В палате? Ну конечно!

— Да не в палате! В помещении для охраны!

Не удержавшись, я кашлянул.

— В палате само собой, — спохватился полковник Тимошенко. — В палате надо, чтобы было два туалета, ванная и душ!

Михаил Исаевич подтвердил наличие удобств, без которых не представлялась возможной ни деятельность охраны, ни мое выздоровление.

— Лечащим врачом я назначу заведующего отделением, — пообещал он. — Доктор наук, прекрасный специалист, лучший в стране... Мне бы только хотелось понять... какие, так сказать, симптомы... Чтобы не ошибиться с курсом лечения... Или это тоже лишние вопросы?

На сей раз в его голосе прозвучал сарказм. Но полковник Тимошенко этого не заметил.

— От головы лечите, — серьезно ответил он. — Шеф сказал, малость барахлит головушка.

Видимо, это и был диагноз, поставленный мне Коржаковым.

* * *

К Лихачеву Храповицкого доставили в неурочное время — в воскресенье, после обеда. Когда Храповицкий понял, куда его везут, он занервничал, ему даже захотелось остановиться и закурить. Он ждал этой встречи со дня своего ареста, он был уверен, что Лихачев рано или поздно начнет торги за его свободу. Сейчас важно было не напортить, не выдать неосторожным словом переполнявшую его ненависть, первое правило охотника — не спугни. Следовало хладнокровно выслушать вражеские требования, поторговаться, затем взять время на раздумье. И через пару дней согласиться. Разумеется, согласиться, потому что самым главным было выбраться отсюда как можно скорее, выскочить на свободу, окопаться в безопасном месте, подальше от России. И уже оттуда ударить. Вернее, не ударить — а врезать. Замочить. Начать с этой твари, Лихачева, и бить их всех, расчетливо и беспощадно, пока не останется никого.

Конвойный ввел Храповицкого в кабинет генерала и вышел.

— Садитесь, Владимир Леонидович, — пригласил Лихачев. — Чаю хотите?

Храповицкий помотал головой и сел, избегая встречаться глазами. Лихачев исподтишка оглядывал его: Храповицкий выглядел похудевшим, потемневшим и постаревшим, — Лихачев почувствовал удовлетворение. Он тоже придавал этой встрече исключительное значение и тщательно готовился к ней. Оделся он с продуманной простотой и даже нарочно не побрился. Люди вроде Храповицкого в камере обычно переставали следить за собой, обрастали щетиной и понемногу опускались. Лихачев не желал подчеркивать разницу между собой и поверженным противником. Тут он, впрочем, не угадал: Храповицкий каждое утро упорно скреб щеки станком, несмотря на то что вода в умывальнике была ледяная.

— Курить будете? — спросил Лихачев, пододвигая ему пачку сигарет. Тон он выбрал не так чтобы дружелюбный, но не враждебный, скорее сочувственный.

— Бросил, — коротко ответил Храповицкий.

— Здесь бросили, в камере? — заинтересовался Лихачев.

— Какая разница, где бросать? — пожал плечами Храповицкий.

На самом деле разница была. Он бросил курить по той же причине, по которой не бросил бриться, — чтобы не распускаться.

— Не возражаете, если я закурю? — спросил Лихачев.

Демонстрируя подобную вежливость, генерал перегибал палку, и Храповицкий невольно усмехнулся.

— Да, как-то нехорошо у нас с вами получилось, — задумчиво проговорил Лихачев, выпуская дым.

Начало было довольно неожиданным. Храповицкий поднял глаза, и генерал ответил ему открытым взглядом.

— Нехорошо, — повторил Лихачев и пробил ногтями озабоченную дробь по подлокотнику кресла. Про себя он отметил, что глаза у Храповицкого воспаленные и больные — хороший знак.

— Сцепились как мальчишки, — удрученно продолжал Лихачев. — Накрутили друг друга. Вы меня заводите, я вас. Орем, пугаем! Вот и доорались.

Он замолчал и с досадой покачал головой.

— И ведь ладно вы, молодой, горячий, глупый, уж извините за прямоту. Но я-то, старый волк, как я в такую дурь ввязался?!

— Разве вы не этого хотели? — не выдержал Храповицкий.

— Чего, Владимир Леонидович?! — вскинулся Лихачев. — Чего я, по-вашему, хотел? Схватить вас среди бела дня и сюда запичужить? Да если б вы меня не довели до белого каления... Эх, черт! Зачем мне это? Какая от этого выгода?!

— А какой вы ждали выгоды?

Лихачев ответил не сразу. Вообще-то он еще в пятницу отдал категорический приказ снять с прослушивания свой кабинет, но работа в органах приучила его никому не доверять.

— Я, Владимир Леонидович, денег хотел, — доверительно сообщил Лихачев полушепотом. Слово «деньги» он произнес одними губами и потер пальцем о палец, будто считая банкноты.

Храповицкий опешил. Такого бесстыдства он не ожидал даже от Лихачева.

— Удивляетесь? — переспросил генерал и улыбнулся. — А чему собственно? Все этого хотят, и я хотел. Ну, еще этого... — Он легонько хлопнул себя по плечам, по-видимому, обозначая возможность появления на своих погонах еще одной звезды. — Обещали мне там наверху, что если все гладко пройдет, то в Питер назначат начальником налоговой полиции. Вот я и старался, из кожи лез. И что же? Ни Питера, ни денег.

На лице Храповицкого отразилось мстительное удовольствие, которое Лихачев заметил, но виду не подал. Кстати, насчет обещанного повышения он лгал.