Погоня

Дашевский вернулся к столу, достал короткоствольный револьвер. Положив ствол в верхний ящик тумбочки, стоявшей под столом, прикрыл оружие газетой. В случае чего, достать ствол можно через пару секунд. Он услышал шаги на ближней лестнице. Сейчас на этаже кроме него никого нет, в соседних офисах рабочий день закончился. В дверь постучали. Не дожидаясь ответа, человек толкнул дверь и переступил порог. Это был плечистый малый в приличном костюме.

— Не помешал? — спросил он по-русски и улыбнулся так, будто ждал встречи с юристом всю жизнь. — К вам можно, уважаемый Виктор Юрьевич?

— Сегодня уже не принимаю, — Дашевский закашлялся.

За первым мужчиной в кабинет вошел второй, этот был ниже ростом и одет хуже: в поношенную замшевую куртку, джинсы и кроссовки. Третий мужчина остался в коридоре.

— Меня зовут Стас, — Тухлый подошел к столу и протянул руку. — Слышал от общих знакомых, что вы прекрасный адвокат. И вот… И вот я здесь.

Тухлый, крепко пожав вялую руку адвоката, занял кресло возле стола. Сэм Кроткий остался стоять.

* * *

Камера, куда поместили бывшего художника Сергея Осипова, была узкая и темная, над дверью горела лампочка, прикрытая железной сеткой. Напротив двери под высоким окном из стеклянных блоков стоял крошечный столик и табурет, привинченный к полу. Вдоль стены двухярусная койка, застеленная вытертым одеялом. Днем на кровать садиться нельзя, но Сергей Осипов не мог ни сидеть, ни лежать.

Пребывая в состоянии нервного возбуждения, он ходил от двери к окну, опускался на табурет и снова ходил. Иногда он матерился вслух или, продолжая внутренний монолог с самим собой, произносил какую-то фразу. И снова ходил, падал на табурет, но не мог долго усидеть на месте. Кроме расшалившихся нервов его беспокоила боль в локте правой руки. Локоть он разбил о камень во время короткой схватки с Девяткиным на ночной дороге. Под кожей образовалась и затвердела опухоль. Вчера Осипов пожаловался на боль контролеру следственного изолятора, тот отвел его в медицинский пункт.

Фельдшер осмотрел руку и надавил на опухоль с такой силой, что Осипов закричал. Фельдшер сказал, что это всего лишь внутренне кровоизлияние, ничего страшного. Сделал поперечный надрез на образовавшейся шишке, выдавил оттуда темный сгусток крови. Помазал кожу какой-то вонючей дрянью и перевязал. Всю ночь Осипова мучили кошмары и пульсирующей боли в локте.

С утра его снова выдернули в медицинский кабинет. На этот раз там не оказалось. В присутствии конвоиров осмотр проводил пожилой мужчина с копной седых тонких волос, стоящих дыбом. Он был похож на одуванчик. Дунь — и волосы облетят, обнажится розовая гладкая голова. Человек спросил, почему у Осипова опухла рука, но даже не выслушал ответа. Врач не был штатным сотрудником следственного изолятора, этого специалиста пригласили сюда из Института судебной медицины имени Сербского.

Старик постучал молоточком по коленям Осипова, велел вытянуть руки и закрыть глаза, растопырить пальцы, дотронуться до кончика носа и так далее. Покачал головой и вздохнул. Затем вытащил из потертого портфеля два объемистых альбома. Карандашом он показывал на рисунки, размещенные в альбомах, и спрашивал Осипова, что именно он видит.

Разочарованный результатом, врач достал из портфеля третий альбом с графическими тестами, но Осипов, закипавший от ярости, плюнул на пол и сказал:

— Больше я никаких картинок видеть не хочу.

— Хорошо, батенька, — насторожился врач.

Он задал три десятка вопросов, подробно интересовался приступами мигрени и препаратами, которые принимает Осипов, когда шалят нервы. Закончив осмотр, велел конвою отвести задержанного обратно в камеру, снял телефонную трубку и набрал телефон Девяткина.

— Он не шизофреник, — сказал врач. — Тем не менее, это яркий психопатический тип. За день он принимает таблеток больше, чем я за год. У него тяжелое нервное расстройство, вызванное какими-то стрессами. Возможно, он пережил потерю близких, серьезные жизненные неудачи. Свои поступки он пока еще может контролировать. Но серьезное лечение в профильной клинике ему необходимо. Иначе он плохо кончит.

— Значит, он вменяем? — спросил Девяткин.

— Пока вменяем, — ответил врач. — Все может измениться и довольно быстро. Если бы я смог ответить на вопрос, почему люди сходят с ума, я бы получил Нобелевскую премию. Точного ответа у современной медицины нет. Это загадка. Но этот Осипов, на мой взгляд, на полпути к безумию. А что вас интересует конкретно?

— У меня простой и легкий вопрос: можно ли этого человека признать невменяемым, если он совершил или совершит тяжкое преступление?

— Ну, направляйте его к нам на обследование, — ответил врач, запихивая в портфель альбомы. — Есть серия тестов, которая позволяет совершенно точно определить, был ли подозреваемый вменяем в момент совершения им данного противоправного деяния. Будьте уверены, мы это установим.

— Совершенно точно? — переспросил Девяткин.

— Ну, вероятность погрешности или профессиональной ошибки существует всегда, — ответил психиатр. — Врачи не боги.