Погоня за панкерой

По стечению обстоятельств я работал с переводами «Панки-Барсума» и «Числа Зверя» практически одновременно и наконец-то смог провести подробное сравнение двух текстов. На первый взгляд по главе 18 действительно проходит отчетливая линия терминатора, разделяющая старое начало от нового продолжения. Но реальность, конечно же, немножко сложнее простых схем. В новый роман перешли не только главы 1–17 «Панки-Барсума», но и главы 31–37, получившие номера 30–36 соответственно. При этом Хайнлайн, добавив в сюжет ротацию должности капитана «Гэй», спокойно поменял персонажей в диалогах, и реплики одних героев безболезненно перешли к другим (что там Боб говорил насчет «слышу голоса персонажей?», представляю, что они ему теперь наговорили). При этом все главы подверглись некоторой доработке – где-то была добавлена пара слов, где-то довольно объемные куски текста. Поздние вставки легко заметить – в них почти не обсуждаются тессеракты и радионавигация, превалируют темы секса, семьи и морали. Хайнлайн заметно оживил образ Джейка, добавив ему чувства юмора, добавил в роман сильную линию феминизма и… уничтожил зловещую расу паразитов-панки, оставив вместо них одного-единственного неуловимого панкера, под личиной которого скрывается сам Автор. И речь в романе идет уже не об угрозе космических вторжений, а о противостоянии литературных персонажей и их персонального Демиурга. Встреча, которой так опасался Зебадия, кружа по орбите вокруг Земли-Тау-3+, в новой версии романа все-таки состоялась. Я не буду обсуждать ситуацию, в которой Автор жестко троллит своих собственных персонажей – мне кажется, эта тема более чем полно раскрывается в романе «Кот, проходящий сквозь стены», я хочу обратить внимание на одну особенность. Была ли идея панкера=Автор действительно новой и действительно ли роман был радикально переработан? На мой взгляд, Хайнлайн просто дописал свою историю. Главы 37–38 «Числа Зверя» просто описывают то, что осталось за кадром в «Панки-Барсуме», а все последующие – не более чем продолжение исходного сюжета. А ключевая идея скрывалась в нем изначально. Если присмотреться внимательно, имена всех панки, с которыми сталкиваются герои романа «Панки-Барсум», в точности совпадают друг с другом, поэтому разумно предположить, что за ними прячется один и тот же персонаж. И мы легко можем узнать его имя, расшифровав эти анаграммы: фальшивый профессор Neil O’Heret Brain = rOBert A’ HeiNlein, фальшивый рейнджер Bennie Hibol = Bob Heinlein… Неудивительно, что Оскар и Руфо из «Дороги Доблести» так стремились на Тау-3+. Там просто собралось больше всего хайнлайнов, которых они хотели поубивать.

… и трудности перевода

Я никогда раньше не затрагивал эту тему, но всякий раз, закончив работу с очередной книгой, мне было бесконечно жаль вещей lost in translation, «утраченных при переводе» ©. И речь не о потерянных абзацах или неопознанных цитатах (которые я худо-бедно восстанавливаю), а о вещах менее материальных – оттенках, нюансах, культурных ассоциациях и тому подобном. Ну, например, кодовое слово, которое Хильда придумала для команды бегства: «Бежим!». Услышав это предложение, Дити замечает: «Звучит ужасно». В оригинале оно действительно звучит ужасно, это нечто грубое, наподобие «Рвем когти!», «Валим, пацаны!» и т. п. Но подобрать подходящий эквивалент на русском не удалось.

Или взять имена собственные: Хайнлайн использовал в своих произведениях как говорящие имена, так и имена нарочито безликие, банальные, распространенные. Но и в том, и в другом случае для русскоязычного читателя они звучат одинаково чуждо, и вся их подчеркнутая обыденность или заложенные автором коннотации пропадают понапрасну. В романе «Панки-Барсум: Число Зверя», помимо упомянутых выше анаграмм, есть парочка имен, которые требуют хотя бы минимального комментария.

Первое, что не могло не броситься в глаза читателю – трансформация прежней «Аи Плутишки» в «Гэй Обманщицу». Оригинальное название летающего «форда» было «Gay Deceiver», а слово «гей» к семидесятым годам прошлого века уже редко использовалось для обозначения «паренька» или «весельчака». Подозреваю, А. Иорданский и Е. Маевский постарались максимально удалиться и от «гей», и от его определенно-мужского (для русского уха) звучания, откуда и появилась отчетливо-женская «Ая».