Погоня за ветром

«Татарам — им лишь бы пограбить. А кто там — русины, угры, ляхи — это им всё равно. Но Феогност был прав — лучше с ними, чем с римским папой. Хотя и то, и то — тяжко. И те, и другие — вороги. Ну вот что это? Одни головёшки на месте крестьянской хаты. А вот забор поваленный, вот дым ещё курится над пепелищем — видно, недавно прошли. Что это за союзники, что за друзья, если от них, как от врагов лютых, одно разоренье?! И ведь никуда не денешься... Иного несть. До чего же мы слабы, до чего ничтожны! Не можем себя ни оборонить, ни даже откупиться! Глупо всё! Бессмысленно! Жизнь наша — одна погоня за ветром!»

Оборвав невесёлый полёт мыслей и переживаний, Варлаам хлестнул коня и вынесся на вершину высокого увала.

Внизу взору открылся окружённый рядами телег ханский стан. В глазах рябило от разноцветья юрт, на ветру колыхались прикреплённые к длинным пикам бунчуки. Над ними посверкивали серебряные и свинцовые шарики, струились пары серебристых нитей.

Вмиг оглушил Варлаама дикий шум становища. Блеяли овцы, ржали лошади, кричали люди. Дымили кизячные костры, терпко пахло жареным мясом и гем же человеческим и конским потом, густо перемешанным с мочой. Всюду мелькали круглые щиты, сабли, харалужные шишаки, мисюрки, бармицы, дощатые, кольчатые, чешуйчатые брони.

Гонец передал Варлаама и его спутников на попечение двоих рослых нукеров, которые знаками велели им спешиться и идти за собой. Вскоре Варлаам, передав одному из нукеров свой палаш, переступил через порог огромной ханской юрты.

Царевич Тула-Бука, или Телебуга, как прозвали его русские летописцы, сидел на кошмах в окружении пышной свиты огланов и князьков. Среди них Низинич узнал Ногая, Эльсидея, а также двоих русских князей, которых прежде встречал в походе против Трайдена.

Тула-Бука, сын Тарбу, приходился племянником нынешнему владетелю Сарая, хану Тудан-Менгу, и правнуком самому Батыю. Царевич был, к удивлению Варлаама, светловолос и светлоглаз, волосы он носил длинные и зачёсывал их за уши. Облачён был Тула-Бука в зелёный халат, перетянутый широким кожаным поясом, и в зелёные же сафьяновые сапоги. Голову его покрывал высокий узорчатый колпак. На поясе у царевича не было, как у иных, сабли или ножа, зато были прикреплены на золотистых цепочках два больших турьих рога, искусно отделанных дорогими каменьями.

Низинич приложил руку к сердцу и отвесил Тула-Буке низкий поклон.

— Рад лицезреть славного воителя, победителя мятежных алан и злоязыких персов! — промолвил боярин, ещё раз земно кланяясь.

— Здрасстуй, боярин! — Голос у царевича был пронзительный, резкий, такой, что Варлаам едва не содрогнулся. — Садись, — указал он на кошму.

Низинич, скрестив ноги, медленно опустился на мягкий войлок. Рядом уже расположились многие волынские и галицкие бояре. Среди них Варлаам заметил лисью мордочку княжеского дьяка Калистрата. Показалось даже, что дьяк, щуря свои подслеповатые глаза, слегка подмигнул ему.

— Доблестные нойоны, канязы и бояре! — возгласил Тула-Бука. — Наступает для нас великий час войны! Мы сокрушим ничтожное племя угров, которые слишком много возомнили о себе. Их каназ, жалкий хорёк Ласло, дошёл до неслыханной наглости! Он приютил у себя наших злейших врагов — куманов, которых доблестные отцы и деды наши гнали от берегов Волги и Дона! Но знайте: покончив с уграми, мы не остановимся! Мы пойдём дальше! Я исполню завет наших великих предков и покорю земли тех народов на закате солнца, которые они не успели завоевать! Я залью равнины кровью непокорных и переломаю хребты гордым! Никто, никто не посмеет противиться воле

Священного Воителя! Помните, это он заповедовал доблестному монгольскому воинству завоевать весь мир!

Тула-Бука аж хрипел от ярости и брызгал слюной.

Слова царевича поддержали громкими гортанными воплями огланы и нойоны. Некоторые из них вскочили со своих мест и, потрясая кулаками, выразили своё одобрение.

— Мы пойдём на угров двумя путями, — немного успокоившись, продолжил Тула-Бука. — Два наших тумена ворвутся в землю наших врагов через ущелье у Синей Воды. Их поведу я сам. Два других тумена возглавит доблестный Ногай. Они пойдут на Трансильванию. Наши орды раздавят угров, этих кипчакских прихвостней, этих недобитков, как жалких букашек, как трусливых зайцев! Боярин! — указал он грязным перстом на Варлаама. — Поедешь впереди. Будешь указывать дорогу. Оглан Тогрулджа! — окликнул царевич одного из своих приближённых, рослого, сутулого богатыря в начищенной до блеска броне. — Встанешь во главе ертаулов!

— Да будет так! — хором возгласили огланы, нойоны и беки.

Все кланялись, одни — раболепно, другие, как Тогрулджа и Ногай, лишь слегка наклонив головы.

«Ну вот. Будешь, боярин, заодно с татарами Угрию зорить. Вот до чего дожил! Слушаю эту глупость о завоевании мира! Валяюсь в ногах у грязного степняка, весь в его власти, в его воле! И нет в душе ничего, кроме жуткого страха и отчаяния!» — Горько и страшно было у Варлаама на душе, когда он, как и прочие, покинул шатёр Тула-Буки.