Погоня за ветром

Наконец Эльсидей, кусая усы, процедил со злобной усмешкой:

— Хорони! И бабу, и угра, и уруса! Он посмел поднять руку на монгола и получил то, что заслуживал!

...Тихона с Матрёной дружинники похоронили под одной из пихт. Могилу обложили диким камнем.

Варлаам, сняв мисюрку, обронил скупую слезу.

«Нет, отец Феогност! Тебе легко было рассуждать, сидя в светлых палатах, в тепле, в уюте! Ты не терял близких, не ощущал собственного бессилия, не улыбался через силу, когда хотелось вынуть саблю и сражаться, не стоял над могилами убитых друзей!»

Он понимал, что зря так мыслит, что неправ, что Феогност говорил верно, но так сейчас ему было легче.

«Эти татары несут народам одни только страдания, одни беды, одни несчастья! И я должен... должен им отомстить! Не увидишь ты Венгрии, Эльсидей! Не стать тебе властелином мира, Тула-Бука! Я наполню трупами ваших воинов стремнины рек и ущелья Горбов! Я клянусь! Боже, помоги! Помоги одолеть страх!»

Варлаам упал на колени и перекрестился.

«Это грех, предательство, но иначе — нет, не могу! Не буду Орде служить! Хватит!»

Поздно ночью Варлаам вызвал к себе в вежу самого смекалистого и ловкого гуцула, передал ему написанную на латыни берестяную грамоту и шёпотом приказал:

— Найди венгерского воеводу, передай! Пусть назначит мне время и место встречи!

80.

Молодой гуцул ловко карабкался вверх по каменистому склону. На боку у него висел на длинном тонком кию горянский топорик. Мозолистые сильные руки тянули закреплённую на поясе верёвку. В воздухе развевался лёгкий плащ — чугань.

Варлаам, истерев в кровь ладони, цепляясь за верёвку, упираясь ногами в камень скалы, лез следом за гуцулом. Он старался не глядеть вниз, в пропасть, на дне которой пенилась бешеная горная река. Было жутковато, охватывал его всё тот же навязчивый противный страх. Стиснув в ожесточении зубы, Варлаам одолевал его, в мыслях ругаясь и задавая сам себе один и тот же вопрос: «Скоро ли доберёмся? Скорей бы! Дьявол бы побрал эти кручи!»

Лицо заливал пот, становилось трудно дышать. Гуцул сверху подбадривал, кричал:

— Ничего, боярин! Зато на сию дорожку ни един татарин не сунется!

Вечерело. Жёлтый диск солнца золотил верхушки кривых, уродливых сосен. Со скалы сорвался, взвился в синеющее небо, широко разбросав в стороны крылья, гордый орёл.

Крутой подъём был наконец-то преодолён. Путники оказались в густом сосняке, под ногами их шелестела блёклая трава, шуршали иголки и шишки. По тропке, едва приметной меж тонкими стволами чахлых дерев, они выбрели к ручью. Варлаам жадно и долго пил. Ледяная вода ломила зубы. Омыв лицо, боярин повернулся к гуцулу.

— Как звать тебя? Всё спросить забываю.

— Балабаном кличут, — бодро отозвался житель гор.

Сняв с головы лохматую шапку, он взъерошил слипшиеся на челе густые волосы. Варлаам окинул пристальным взором этого крепкого, сильного парня, одобрительно кивнул.

— Угорскую мову знаешь? — спросил, устало присаживаясь на пень.

— Разумею.

— Это хорошо. Если что, будешь толмачить. Далеко ли, долго ещё нам идти?

— За лесом сразу. Невдали.

— Ну что же. Пошли тогда. Веди.

Варлаам подобрал толстую сучковатую палку и, опираясь на неё, пошёл вслед за Балабаном вдоль русла ручья.

Вдали по правую руку пробежал, продираясь через густые заросли кустарника, статный благородный олень. Заметив людей, он метнулся прочь и в два прыжка исчез в чаще леса.

Смеркалось. Громко заухал на ветвях ночной хищник — филин. Лес как бы раздвинулся, сквозь поредевший строй кривых сосен проступила тёмная синева неба с огоньками звёзд. Резкий ветер ударил в лицо, обжёг внезапным ледяным холодом, разметал за плечами Низинича коц.

Балабан вдруг резко остановился, приложил длани ко рту и по-волчьи протяжно и громко завыл.

Тотчас неподалёку раздался такой же заливистый ответный вой.

— Сюда. — Гуцул свернул вправо и, раздвигая кусты, вывел Варлаама к утлой, вросшей в землю, покрытой мхом избёнке.

Тихо скрипнула дверь. Двое людей в нагольных тулупах и бараньих шапках на ломаном русском языке велели Варлааму отдать им оружие.

Боярин ступил внутрь избы, в полосу неяркого света. Посреди горницы горел глиняный светильник. На стене чадил факел. Рядом с ним висела огромная клыкастая волчья морда.

За столом сидел молодой худощавый венгр в блестящем бархатистом кафтане синего цвета. На смуглом безбородом лице его выделялись тонкие чёрные усы, вытянутые в стрелки, напомаженные па кончиках. На шее посверкивала толстая золотая цепь.

Чёрные маленькие глаза, как буравчики, сверлили Варлаама и его спутника.

Боярин сел на скамью у стола, представился:

— Я посадник города Перемышля, Варлаам, сын Низини из Бакоты. Искал с тобой встречи.

Балабан бойко перевёл его слова.

Угр чуть наклонил голову, подозрительно прищурился, затем быстро ответил властным, громким голосом, каким обычно отдают военные приказы:

— Лайош Кёсеги, ишпан. Воевода мадьярской короны. Что ты хотел от меня, русский боярин?

— Хочу помочь тебе разбить татар.

Лайош Кёсеги презрительно ухмыльнулся.

— Ой ли! Почему это я должен тебе верить? А если ты обманываешь? Если тебя подослал татарский хан?