Погоня за ветром

— Ты вправе не верить мне. Но знай: татары причинили мне великий вред. Они разорили мою землю, превратили в груду развалин цветущие города и сёла. Потом, они убили моего самого близкого друга.

Кажется, на венгра подействовали проникновенные слова Варлаама, но он продолжал сомневаться, хмурился и качал головой. В ухе ишпана качалась золотая серьга с кроваво-красным рубином.

— Был бы рад, если ты говоришь правду, — процедил он. — Но истину твоих слов мы проверим.

По взмаху руки Кёсеги явился слуга в белой холщовой сорочке и поставил перед Варлаамом и Балабаном чаши с искристым венгерским вином.

— Пей, боярин. И послушай меня. — Кёсеги замолчал, видно, собираясь с мыслями, и затем продолжил: — Ты должен уговорить татар изменить путь. Пусть идут через Яблоницкий перевал. Знаешь, где это?

— Да. Возле Черногоры.

— Там мы их и подстережём. Устроим засаду. Завалим камнями, осыпем градом стрел. Перебьём до последнего человека.

— Не так просто будет убедить ордынских нойонов. Они упрямы.

— А ты уговори. Скажи, что здесь вокруг много мадьярских полков, а дорога через горы всегда трудна и опасна. В то время как за Яблоницким перевалом никто не ожидает нападения. Постарайся, сын Низини из Бакоты. Заманим татар, разобьём их, заживём мирно, как было раньше.

Снова неприятно сверлили Варлаама маленькие чёрные глаза Кёсеги, лукавый прищур выдавал в нём изворотливого кознодея, коему не стоило бы особо доверять. Но боярина привело сюда, в эту ветхую избу, совсем иное. Горечь, желание отомстить за смерть товарища и яростное стремление преодолеть свой тяжкий страх — вот что владело им, заставляя идти на смертельный риск.

«А ведь я вряд ли останусь жив. Татары догадаются об измене, убьют. Зарежут, как барана. Или удавят тетивой лука. Ну и пусть, пусть! Зато не будет больше страха, кончится бессмысленная нелепая погоня за ветром!» — думал Варлаам, пробираясь вместе с Балабаном через лес и скалы обратно к себе в лагерь.

...Убедить Тогрулджу и Эльсидея труда не составило. Изрядно потрёпанные во время мелких стычек в узких ложбинах и горных ущельях, татары приняли совет Варлаама с благосклонностью. Оставив несколько небольших отрядов в скалистых долинах Свичи и Ломницы, ордынцы на исходе осени отступили назад в Галицию и вдоль Горганских хребтов двинулись к Яблоницкому перевалу.

Варлаам со своим отрядом ехал впереди, указывая путь. Как только у окоёма показался заснеженный купол величественной Говерлы, он приказал дружинникам перевести коней на рысь. Хотелось поскорее проскочить перевал. Пусть потом угры разбираются с Эльсидеем и прочими! Но нет, спешка возбудит подозрительность ордынцев.

Варлаам вздохнул, придержал ретивого жеребца, стиснул в деснице холодный эфес палаша.

— Как будем у ущелья, берите вверх, хоронитесь по расщелинам в скалах или в лесу, — тихо велел он перемышльскому сотнику.

Скакали по жухлой жёлтой листве, мимо яблоневых рощ и негустых буковых перелесков, между каменными скальными россыпями. Нежданно наползла на небо чёрная разлапистая туча, задул, засвистел в ушах ветер, хлопьями повалил снег.

«Это нам на руку», — сообразил Варлаам.

Впереди открылся тёмный провал ущелья. Всадники один за другим стали спускаться к реке.

Над ущельем нависали тяжёлые серые скалы, колючий снег обжигал лицо, залеплял глаза.

Варлаам вместе с Балабаном поднялся по склону. С плоской каменной площадки было хорошо видно, как ордынское войско, извиваясь змеёй, медленно втягивается в узкий проход. Вот одна сотня прошла, вторая, третья...

— Балабан! — окликнул Варлаам товарища. — Проберись к Кёсеги. Передай: пора! Орда залазит в мешок!

...Минул час, другой. Балабан не возвращался, словно затерялся он, сбился с пути, заплутал посреди бешеного воя вьюги. Татарские всадники всё шли и шли, доносилось снизу до ушей Варлаама лошадиное ржание, гортанные выкрики, звенело оружие. Сквозь снежную пелену Низинич различал булатные калантыри и шеломы.

«Неужели ничего не выйдет?! Или угр слукавил, обманул?» — лихорадочно размышлял Варлаам.

Ему казалось, что время замерло, остановилось, что вечным будет это движение ратей внизу, этот снег и этот порывистый, свистящий, злой ветер. Так же, как незыблемо будет выситься вдали куполовидная Говерла — священная Чёрная Гора древних славян. Что в сравнении с вечностью их дела, их страсти! Они мелки, ничтожны, малы, от них не останется ни следа на Земле.

Бой начался неожиданно. В воздухе запели стрелы. Грохот низвергающихся камней перекрыл свирепый вой вьюги. Низинич увидел, как угорские лучники занимают горные площадки на перевале.

Жаркая сеча закипела в ущелье, на обоих берегах речки. Варлаам с трудом преодолел внезапно вспыхнувшее желание ринуться в гущу схватки. Знал твёрдо, точно: там — смерть!

Откуда-то сверху приполз Балабан в нагольном овчинном тулупе, без шапки. Он тяжело, прерывисто дышал, корчился от боли, хрипел, доставая из живота калёную стрелу. По пальцам его текла кровь.