Погоня за ветром

— Я хочу быть великой княгиней Галицкой и Холмской! Слышишь, Маркольт?! — сипела у него над ухом Констанция. — Хочу Литвой владеть и всей Русью Червонной! Польшей и Подолией! Не могу смотреть на эту Альдону! Она молода, красива, богата, в её руках — власть, большая власть! Её муж Шварн — дурак! Им можно помыкать, как лошадью. Кроме того, он хил, часто болеет. Вот если бы с Шварном что случилось... На ловах, или если бы он расхворался... Тогда бы эта отвратительная девчонка потеряла бы всё! Тогда Лев сел бы на галицкий стол. И я бы стала великой княгиней! Не в Перемышле бы в каменных стенах взаперти сидела, а на троне, во дворце светлом, со стеклом богемским, с зеркалами серебряными. Послы бы из дальних стран предо мной колена преклоняли, бояре бы слова мои ловили, как воробьи хлеб.

Маркольт смотрел на неё с нескрываемым страхом. Щёки княгини были прикрыты чёрным платком, но всё же немчин разглядел на лице её тёмные бугры, язвы и коросты. Опух и утолщился нос, на глазах не было ресниц, говоря, она сильно щурилась. В палате стоял резкий запах арабских благовоний, которыми душилась Констанция, стараясь заглушить исходящее от язв зловоние.

«Она больная, прокажённая! Надо будет потом палаты окурить непременно! Одной ногой — в могиле, а всё одно — о земном мечтает! А если потянуть время, сказать: выждать надо, опасно? Что ж она, не поймёт?»

Маркольт молчал. Всё тело его сотрясала мелкая дрожь.

— Что, если на охоте, стрелу пустить? — спросила Констанция. — Подыщи человека. Кого-нибудь из бояр, Шварном обиженного. Или холопу пообещай вольную.

— Опасно, сфетлая княкиня, — пробормотал Маркольт. Он опасливо озирался, словно боясь, что его слова могут услышать. — На охоте критни стерекут ефо.

— Тогда не так сделаем. Правда ли, что после недавнего лова Шварн простудился и хворает?

— Прафта, сфетлая княкиня.

— Вот что, Маркольт. Слышала я, есть в Холме одна старуха, которая разбирается в ядах. Найди мне её.

— Сачем она тепе?

— Не задавай ненужных вопросов, боярин, — криво усмехнулась Констанция. — Я поселюсь пока в женском монастыре, за городом. Буду лечиться от своих болезней. Как найдёшь старуху, пошлёшь мне грамоту. Всё ли понял?

— Та, сфетлая княкиня.

— Вот и хорошо. И помни о письме магистра, мой бывший возлюбленный, — сказала с издёвкой княгиня.

Запрокинув голову, она залилась скрипучим, противным смехом.

Маркольт в ужасе заметил, что шея Констанции была сплошь покрыта коростами. Такие же коросты вперемежку с красновато-бурыми пятнами и рубцами виднелись у неё на пальцах руки, неосторожно выпростанной из-под долгого, широкого рукава одежды.

— Что, страшно смотреть? — прохрипела княгиня. — Да, боярин. Я скоро умру, верно. Но хочу успеть... Успеть насладиться властью. — Она поднялась с лавки. — Возьми свечу. Проводи меня через чёрный ход. Не хочу, чтобы меня видела твоя челядь.

Маркольт поспешно схватил со стола трёхсвечник и отворил боковую дверь.

42.

В тревоге и отчаянии, обхватив руками голову, Маркольт одиноко сидел в одной из просторных зал своего дворца. Чуял старый немчин: рушится вокруг него доныне устойчивый порядок жизни. Снова оказался он вовлечён в опасную игру страстей. Богатство, положение, влияние — всё уходило, таяло на глазах, будущее казалось зыбким, непрочным, он как будто качался на волнах судьбы, не зная, как теперь ему быть и что предпринять. Цепкая, вся в струпьях, когтистая лапа тянула его ко дну, стискивала железной хваткой за горло, он, как наяву, слышал сиплый голос и глухой отвратительный хохот Констанции.

Один раз он счастливо избежал кары за свои преступления, вдругорядь сумел остаться в стороне от грозных событий, но теперь... Маркольт чувствовал, знал — от края разверстой пропасти ему так просто будет не отойти.

«Князь Лев, наверное, знает о помыслах своей жены. Может, он её и подослал. А если даже и нет, то какая мне разница?! Ах, Констанция! О, злой рок, злая судьба моя!»

Маркольт приглушённо застонал.

«Неужели по гроб жизни я связан с этой безобразной жестокой женщиной?! Я не могу ни в чём ей отказать! Она держит меня в своей воле! О, Господи! Как же я несчастен!»

Немчин смахнул с глаза слезу. Было жалко себя, жалко эти каменные хоромы, выстроенные по своему вкусу, жалко золота, серебра, самоцветов, хранящихся в ларях в подклети и на чердаках, жаль богатых боярских одеяний. Неужели всё это пропадёт, будет расхищено, пойдёт по жадным рукам ближников нового или прежнего князя?!

«А если написать Льву? Вдруг он ничего не знает? Нет, это глупо! Если даже и так, то он будет осведомлён, что я знаю обо всём! И он меня первого...»

Холодок ужаса пробежал по спине Маркольта.

«Лев — человек свирепый, хитрый, коварный! Он умней своей жены. Что Констанция?! Женщина... Мстительная, завистливая, одержимая страстями. А Лев... Не хотелось, чтобы он сел в Галиче. Это не Шварн, мягкий, слабый, всепрощающий. И самое жуткое — что я у Льва на крючке! Ох, проклятая Констанция! Какую гадость ты совершила! И это ответ на мои ласки, на мои подарки, на любовь?! Неблагодарная шлюха — вот ты кто, Констанция!»