Погоня за ветром

«Пусть тебя, братец, тоже погрызут, — со злорадством подумал он, но тотчас отмёл эту гадкую нехорошую мысль. — Что это я? Радуюсь злому делу! Господи! Прости и сохрани!»

Он молился в храме Георгия до глубокой ночи, роняя слёзы. На душе было печально и тягостно.

50.

В крепкие дубовые ворота Бужска въезжали одна за другой гружёные телеги. Варлаам, верхом на низкорослой татарской кобыле, осматривал подводы. Везли зерно, шифер, болотное железо для криц, шишки хмеля. Варлаам вспоминал, как весной и летом подолгу объезжал хмельные плантации под селом Красным. В вешнюю пору крестьяне обрезали матку — удаляли подземные части стеблей и больные корни. Хмель высаживали длинными рядами, на расстоянии чуть больше сажени друг от друга. Когда вымахивали стебли в высоту аршин и более, их крепили к проволочным шпалерам. Из сердцевидных листьев хмеля знахари изготовляли целебное успокоительное средство, отваривая их вместе с мятой, трилистником и корнями валерианы. Ребристые стебли шли на волокно, шишки применяли при варении пива.

Хмелем Подолия была богата, равно как много было здесь и добрых полей, на которых колосилась тучная пшеница. Под Коломыей находились богатейшие соляные рудники. Железную же руду везли с севера, с Волыни, с припятских притоков. И там такожде Варлааму довелось побывать. Вообще, после возвращения своего из Владимира он с головой погрузился в хозяйственные дела, на время оставив невесёлые мысли об Альдоне и обо всём с ней связанном. Время брало своё, прошлое как будто уходило от него вдаль, боль переставала быть такой острой и жгучей, а долгие скачки по полям только шли на пользу телу и душе...

Две телеги зацепились друг за друга колёсами, в воротах возникла толчея, понеслась непотребная брань. Варлаам спрыгнул с кобылы, кликнул двоих стражей, вместе с ними стал поднимать застрявшее колесо. Свита доброго сукна мгновенно покрылась пятнами липкой грязи. Кое-как телеги удалось расцепить. Подводы, скрипя, покачиваясь из стороны в сторону, поехали дальше.

Бужск отстраивался, хорошел. На валу, возле крепостной стены, появились новые крытые кровлями хаты. Ремесленники повылазили из убогих землянок, в которых хоронились, боясь татарских нахождений, мелкие купцы устанавливали новые дворы, некоторые бояре из Львова и Звенигорода-Червенского возводили на холме внутри крепости хоромы. Возле берега реки вырос большой постоялый двор, рядом с ним возродилось довольно обширное торжище.

Сердце молодого посадника радовалось. Казалось ему, стал он причастен к большому делу — к созиданию и возрождению родной земли. С грустной усмешкой вспоминалось, каким жалким и убогим был Бужск, когда он впервые увидел его, и как он разросся, как расширился. И всё же Варлаам понимал: обязан город своему росту соседнему Львову, ставшему, по сути, столицей Червонной Руси. Так же вот, наверное, цвели и полнились людом при дедах и прадедах рядом со стольным Киевом Белгород и Василёв, Переяславль и Родня. И ещё порою охватывала душу Варлаама не совсем понятная тревога. Почему-то чуялось ему, что всё, содеянное им здесь, непрочно, что нет некоей основы, что дунешь раз — и рассыпется всё возводимое с таким тщанием, обратится в прах и пепел. Вон сколько сделал для Галичины князь Даниил — и грады украшал, и крепости строил, а внезапный, стреле горящей подобный набег Бурундая уничтожил в одночасье все труды, сломал всё, потом и кровью содеянное. Как бы не повторилось прошлое. Варлаам часто с беспокойством поглядывал на юго-восток. Там, за холмами Подолии, за извивами Буга, за лесом — просторы ковыльных степей, там в войлочном шатре пьёт кумыс загадочный, властный темник Ногай, окружённый разноязыкими ордами кипчаков и монголов. И бог весть, что у него на уме.

Вершника на запаленном коне, роняющем на шлях хлопья жёлтой пены, Варлаам заметил ещё издали. Он скакал, низко пригнувшись к шее скакуна, и по виду походил на мунгала. Но когда всадник подъехал ближе, Варлаам неожиданно узнал отцова конюха-литвина.

— Юрис, что случилось? — торопливо, взволнованным голосом крикнул он. — С отцом что, с матушкой?!

— Нет, не то! — Ответ литвина заставил вздохнуть с облегчением. — К матери твоей... Одна женщина... Приехала. Тебя спрашивала... Монголка... По-русски совсем плохо говорит... Вот, за тобой, господин, послали.

— Что за женщина? — Варлаам удивлённо нахмурился.

Вдруг вспомнилась ему сестра Маучи.

«Неужто в Киеве что?!» — подумал он.

...Во Владимир он приехал в Покров-день. Небо было пасмурным, тёмные тучи ходили над городом, сильный ветер гонял по улицам жухлую листву. Возле терема князя Владимира стояли во множестве подводы, слышалось ржание копей, на крыльце толклись оружные люди.

На дворе Низини Варлаама встречала мать. Едва успели обняться и переброситься парой слов, как в дверь высунулось скуластое лицо Сохотай.

«Так и есть», — понял Варлаам.

Отстранив мать, он поспешил навстречу девушке.