Погоня за ветром

Сохотай села на лавку, неловко скрестив ноги в синих шароварах. Она плакала, размазывала по грязному лицу кулачком слёзы, рассказывала, то и дело прерывая слова рыданиями и всхлипами:

— Ногай, его люди... Напали на наш стан!.. Брата зарубили саблями! Налетели... Сразу трое... Трусы! Они не монголы... Они — кипчаки, наши враги! Они — собаки! Грязные шелудивые собаки! Напали скопом, исподтишка! Маркуз пал, как подобает воину! Аргунь-хатунь погибла от стрелы! Каскылдуз сражалась, как степной батыр! Её стащили с седла, сорвали одежды!..

Не договорив, Сохотай в отчаянии махнула смуглой рукой и расплакалась.

— Возьми, выпей. Успокойся. — Варлаам подал ей настой из листьев хмеля.

«Не зря тревожился. Вот, значит, что творит Ногай. Жаль Маучи, безмерно жаль! Что же теперь будет там, в степи? Как нам дальше жить?»

Отпив отвара, Сохотай продолжила:

— Искали Рогмо-Гоа... Она спряталась в соломе... Не нашли... Подожгли стан... Она сгорела... Варлаам! Она кричала, вся в огне!... Я ускакала! За мной гнались до Киева!... У меня хорошая лошадь... Помнишь? Если бы не она, я бы погибла... Живой бы не далась... Пришла к тебе... У меня никого нет, Варлаам... Кроме тебя. Ты — брат Маучи и мой брат!

Она замолчала, смахивая с бархатистых ресниц слёзы.

— Ты правильно сделала, Сохотай. Я не позволю здесь причинить тебе вред. Хочешь — останешься во Владимире, у моей матери, хочешь — поедешь со мной, в город Бужск.

— Эта хатунь — твоя мать? — спросила Сохотай, указывая на Марью.

На заплаканном лице её промелькнуло любопытство.

— Да.

— А тот старый бек — твой отец?

Варлаам кивнул и невольно улыбнулся. Надо будет на досуге сказать отцу, что его уже беком величают.

— Я устала. Моя лошадь... Вся в пене... Но её сытно кормит твой слуга.

Варлаам коротко передал рассказ Сохотай родителям. Старый Низиня, кусая вислые седые усы, заметил:

— А вроде татарка — девка ничего. Вот тебе и невеста, сын. А что? Чем плоха?

— Скажешь тож, дурья башка! — недовольно проворчала мать, громыхая ухватами у печи. — Поганая-ти, она поганая и есмь. По-нашему ни слова не молвит-ти. Да и хозяйка из её худая.

— Полно, мать! — сурово сведя брови, оборвал её Варлаам. — Не до того ныне. Видишь, беда у девицы. Надо её утешить, успокоить. После видно будет, как быти. Об одном прошу: примите её, как дочь. Помните: брат её меня от смерти спас.

— Что они говорят? — робко спросила Варлаама Сохотай. — Ты переводи.

— Ничего, так. О тебе спрашивают, кто такая. Не знают ведь. Я и пояснил.

Девушка коротко поблагодарила его плавным наклоном головы. Снова, в который уже раз, она очаровывала его своей прелестной белозубой улыбкой.

«Может, отец прав?» — вдруг подумал Варлаам, но тотчас отбросил эту мысль, словно бы отодвинув, упрятав её куда-то в глубины своей души.

Во-первых, покамест было не до того. Следовало поторопиться во Львов, рассказать князю, что створилось под Киевом. А во-вторых, Варлаам ещё не мог отойти от прошлого, от Альдоны. Красавица-литвинка как будто стояла незримо перед ним, о ней он думал едва не каждый день. Нет, с Сохотай всё определится потом, позже.

— Стало быть, так поступим, — обратился Варлаам после долгого молчания к отцу. — Я во Львов завтра с утра отъеду. Князя Льва надо о гибели Маучи оповестить. А Сохотай пусть покуда здесь, у вас, останется. Отдохнуть ей надо. Да, вот ещё что. На княжом дворе почто оружный люд толпится?

— Да литвины опять балуют. Набег за набегом, — хмуро откликнулся старый Низиня. — Вот и мыслит князь Владимир Василькович поучить их. Мне давеча Тихон, дружок твой, сказывал.

«А Лев мирен и дружен с Трайденом. Может, с его ведома и набеги эти? Опять ковы заспинные! А может, зря я так? Но вот ведь Тихон не стал Льву служить. Он честен, прям, смел. А я? Мне что, нравится Лев? Ради чего я службу правлю? Ради почестей, ради боярства пожалованного? Или чтоб отца с матерью порадовать? Или всё же хочу земле родной пользу принести? Что опять за вопросы? Время ли?»

Пополудни Варлаам решил прогуляться по городу. Но едва вышел за ворота, как нежданно-негаданно столкнулся с Альдоной.

Вдовая княгиня, в чёрном платье до пят, в повое и короткой душегрейке мехом наружу, шла ему навстречу.

— Не ждала тебя увидеть, — сухо усмехнулась она. — Думала, ты в Бужске. Ко твоим иду.

— Княгиня. — Варлаам растерянно мял в руках шапку. — Что ж. Милости прошу.

Он отворил калитку во двор.

— Да дело больше тебя касается, не родных твоих. Намедни, поздний час уже был, постучался в дом к нам нищий один, в лохмотьях. Назвался Вителой, поляком из Силезии. Сказал, тебя знает.

— Что? Витело?! Где он?!

— У меня в доме, на поварне отъедается. — Альдона вдруг не выдержала и расхохоталась, легко и звонко. — Потешный такой. Как увижу, смех разбирает, удержаться не могу. Ест, пьёт, а потом перст вверх подымает и речёт всякое. Про Аристотеля там, про Платона.

— Он такой.

— Откуда же ты его знаешь?

— Учились вместе, в Падуе. Зря смеёшься. Лучший ученик был Витело у падре Доменико. Самый талантливый из нас.

— Ты с ним дружил?

— Да. И потом тоже встречал, в Кракове. Он тогда в монахи хотел податься.