Поговори со мной мама

Мама старалась приглядывать за Максимом и однажды увидела в окно, как к нему пристали пацаны со двора. Она выбежала на улицу, схватила парней за шкирки и приволокла их домой. Один ей очень дерзил, и мама его как-то особенно трепала, чтобы угомонился. Помню, как я переживала, что у нас потом с дворовыми могут быть проблемы, начнут мстить. Мама тогда порвала на дворовом пацане одежду и выслушивала, как она еще за это ответит.

Несмотря на то, что лихие девяностые уже отступали, у нас в Набережных Челнах еще продолжался бум молодежных банд, подростки шкерились по подъездам и нюхали клей, сидя на ступеньках с пакетами на головах. А потом как припадочные с пустыми глазами приставали к ровесникам, кто послабее. Но меня никогда не трогали, обзывали только иногда Гусихой. А к Максиму постоянно цеплялись. Его называли Гусем за длинное тощее тело. Когда звонили в дверь, если открывала я, так и спрашивали: «Гусь дома?» Однажды и у нашей мамы так спросили, она ответила: «Какой он тебе Гусь? У него имя есть!» Нервировали они нас постоянно. Но мне нравилось видеть свою маму воинственной.

Я с пеленок была уверена в своих силах и тоже перед ними не пасовала, как и мама, кидалась спасать брата из лап отморозков. Видимо, была достаточно убедительной, ко мне так ни разу и не прикоснулись, и брата после моего вмешательства тоже всегда отпускали. Максим из-за этого злился и даже срывался на меня, я же его младше, да еще и девчонка. Он был хорошим и крепким человеком, физически развитым, постоянно занимался с гантелями, но все же очень был ранимым и почему-то не мог за себя постоять как следует.

Однажды он не вернулся с работы, обычно приходил со смены после полуночи. А тут его нет, мама волнуется, пришел в три ночи избитый. Какие-то пацаны затащили его в подъезд и устроили разборки. Мама говорит, что всегда после этого он замыкался в себе. В то время, когда на его запястьях стали появляться порезы, он несколько раз при встречах с друзьями говорил, что хочет вздернуться. Пацаны его слушали, выпучив глаза, но, видимо, не до конца верили.

Восьмого марта 2003 года у мамы необъяснимо сжималось в груди. Проблем со здоровьем не было, очевидных причин для волнений тоже, мама не могла понять природу этого внезапного чувства. Максим куда-то собрался и ушел, потом вернулся и, когда столкнулся с ней в коридоре, сказал как-то странно: «Ну чего, с 8 Марта!» Из коридора мама направилась на кухню и увидела на столе две черные розы. Спросила: «Что это значит?» Максим отмахнулся и сказал, что вечером придут друзья на посиделки и будут девчонки-двойняшки, розы для них.

Девчонками-двойняшками были Эльвира и Эльмира, мои одноклассницы. Обалденно красивые татарочки. И в Эльвиру Максим был влюблен. Мы все об этом знали, как и то, что Эльвира не отвечала ему взаимностью. Она поддерживала с ним приятельские отношения только потому, что он был моим братом, и все время испытывала чувство неловкости, не зная, как подобрать деликатные слова, чтобы объяснить ему это. Ситуацию с влюбленностью Максима мы тоже не принимали слишком серьезно, так как до Эльвиры Максим был увлечен другой девочкой – Машей. В юности такие перескоки в порядке вещей, обычное дело.

Мама спросила у Максима, а где же роза для нее? Сын ответил, что дарит только тому, кому считает нужным. Маме стало досадно, она ушла в свою комнату и плакала там от обиды. Вечером она услышала, что к сыну пришли гости, они праздновали. Мама к тому времени уже успокоилась, позвонила сестре, ушла к ней и осталась там до глубокой ночи.

Я в тот вечер тоже звонила домой, чтобы поздравить маму, но брат сказал, что она у тети. Прежде чем звонить тете, я поболтала с Максимом. Обычный диалог, ничего выдающегося, какие у кого новости, как дела в целом. Чувствовала, конечно, что он немного подавлен, но не придала этому большого значения.

Когда мама вернулась домой, к ней под ноги кинулась собака, мы завели еще одного спаниеля, это был мой подарок маме. Мама включила свет и сразу увидела Максима. Он как-то неестественно стоял на полу… Она не сразу поняла, что он висит, а ноги не достают до пола буквально 3-4 сантиметров. В коридоре на стене был прикручен турник, мы все любили повисеть на нем, размяться. Мама бросилась на кухню, схватила нож и срезала шнур, уложила Максима на диван, пыталась делать искусственное дыхание. Позвонила сестре. Говорит, что на кухне стоял недопитый чай с пирожными. Эльвира в тот вечер к нему так и не пришла. А когда другие гости разошлись, он будто чаю попил и… Его штанины внизу были в собачей шерсти, словно наш спаниель подставлял спину под его ноги, спасал Макса, когда он повис.

Утром приехала бабушка, через сутки из Москвы (к тому времени в Набережных Челнах я уже не жила) приехала я. Что было на похоронах – мама не помнит, кроме того, как поскользнулась и упала в грязь, когда все закончилось.

Мои воспоминания во многом отличаются от маминых, именно поэтому я начала книгу с ее истории, чтобы после можно было понять, почему происходили события, о которых я хочу рассказать дальше.