Пограничье

   О, да! Я понимаю. И взгляд мой полон понимания. И каждое отрывисто-рваное движение. И сдерживает меня от истерики только одно: наличие рядом Дунаи. Она-то точно не даст меня в обиду.

   В свете луны наручники на моих запястьях переливались серебром и словно дрожали, диссонируя с ударами моего сердца. И старший эфор понял, что я больше точно никогда не буду с ним флиртовать. И улыбаться тоже не стану. Поэтому он с сожалением покусал нижнюю губу, словно решая какую-то внутреннюю проблему, а затем хмуро произнес:

   — Пройдемте. Чем быстрее мы доберемся до эфората, тем скорее все закончится, и вы сможете быть свободной.

   Волшебные слова. Но смогу ли?

   Минут десять спустя мы подходили к белому трехэтажному зданию. И наша процессия перепугала бы, наверное, всех честных жителей Речного города, но, к счастью, в этот предрассветный час на улицах нам никто не встретился. Поэтому и свидетелей у того, как меня под конвоем одного дергающегося сига, шести равнодушных членов оперативной группы и разгневанной до огненного дыхания русалки вводили в здание эфората, не было.

   Внутри меня к тому моменту уже образовался гремучий коктейль из смеси усталости, злости, раздражения и испуга. Нас с Дунаей разделили как только мы переступили порог эфората и, откровенно говоря, это не прибавило очков Герму Истрову в моих глазах. Впрочем, тритон и сам это, кажется, понимал весьма четко. Он нервничал, причем с каждым следующим шагом все больше и больше.

   — Я неплохой человек, — наконец произнес он, устав от моего враждебного молчания. — И не нужно бояться, ничего плохого с вами здесь не случится.

   — Да иди ты к черту! — мой голос как-то слишком звонко грянул в пустом коридоре, отразился от высокого потолка, отскакивая от выбеленных стен, пробежался до темного окна в конце туннеля и разбился раздраженно о зеркальное по ночному времени стекло. Мой провожатый моргнул от неожиданности, и в этот же момент за дверью, у которой я остановилась, судя по звуку, кто-то свалился со стула, послышалось приглушенное чертыханье, а у меня неожиданно нестерпимо защекотало в носу.

   Из-за все еще стягивающих запястья пут пришлось поднять к лицу обе руки. А затем дверь распахнулась и я забыла о внезапной чесотке, потому что увидела Павлика. Бледного, с черными усталыми синяками под глазами, лохматого, помятого и до крайности удивленного.

   — Соня? — не знаю, чего в его голосе было больше — изумления или испуга.

   — Соня! — повторил он громче, окидывая мою фигуру тяжелым взглядом. Глаза задержались на секунду на магических наручниках, и Павлик глухо зарычал, а я чихнула, громко, сочно и совершенно неприлично.

   — Ты... что ты тут... — взгляд снова вернулся к моим рукам и тембр рычания изменился. Честное слово, вот если бы не знала, что Павлик совершенно точно не волк, решила бы, что нюх меня подводит. Кстати, о нюхе. Я привычным жестом попыталась выдернуть невидимые фильтры из носа, но даже этого мне магические путы не позволили.

   Пауль Эро пригвоздил взглядом к стене самого невезучего в мире Герма Истрова и оскалился:

   — Сиг Истров, я хочу немедленно ознакомиться с квартальным отчетом по раскрываемости преступлений во вверенном вам районе.

   Выдохнул. Шагнул ко мне и сделал странное движение руками, словно он одновременно хочет меня обнять, пожалеть, приласкать и задушить.

   — И с годовым тоже.

   Он одним движением снял с меня наручники, но не выпустил моих запястий из захвата своих длиннющих пальцев.

   — И еще...

   — Поль! — возмутилась я одними губами.

   — Что? — Эро не собирался щадить ни мои чувства, ни гордость доставившего меня в эфорат следователя. — Что «Поль»? Какого хр... какого ты вообще на нее наручники надел? Она что, опасный...

   — По предписанию к задержанию от двенадцатого числа месяца снежня года...

   — Я тебе сейчас в морду дам, — пообещал Павлик, а я оглянулась по сторонам, радуясь тому, что кроме нас троих в бесконечном коридоре больше не было ни души.

   — Между прочим, это именно она Источник освободила!

   Истров мало того, что наябедничал, так еще и посмотрел на меня при этом обиженно. Павлик же в ответ на заявление старшего следователя только слегка повел кончиком носа из стороны в сторону, а потом подтолкнул меня к открытой двери и прокомментировал:

   — Я разберусь.

   — Э-э-э-э... — господин Истров явно не знал, как намекнуть разгневавшемуся начальству на то, что я ЕГО ценный свидетель, при этом он, судя по выражению лица, судорожно пытался вспомнить, не ляпнул ли он при мне чего лишнего, мрачно сверкал глазами и нервно сжимал руки в кулаки.

   — И про отчеты я не шутил, — мстительно напомнил Павлик, закрывая за собой дверь. — К утру чтоб все было готово.

   А потом он развернулся ко мне, порассматривал меня уставшую какое-то время, и вкрадчиво так спросил:

   — И как это понимать? Ты что здесь вообще делаешь?

   Кажется, сыщик злился. И совершенно точно не рад был меня видеть. Я открыла рот, чтобы высказать все, что я думаю по этому поводу, а вместо этого снова чихнула.