Пограничье

   Но любимый ушел в Иные леса, а вместе с ним ушла настоящая страсть. И сыновья ушли один за другим вслед за отцом в бесконечных войнах и борьбе за власть. Оставалась только дочь. Последняя, самая младшая, единственная надежда на тихое старческое счастье.

   Видно, не судьба.

   Аугуста Нель пригладила невидимый завиток, поправляя и без того идеальную прическу и, с трудом скрывая отвращение, отвернулась от зеркала. Смотреть на свое вечно юное лицо с недавних пор стало противно. Стыдно было ловить собственный укоризненный взгляд. Очевидно, за все те бесконечно долгие годы власти правительнице так и не удалось избавиться от совести.

   Что больше ее терзало? Недоумение в зеленых глазах молодой волчицы? Или обида и злость в голубых, которые стали почти родными?

   — Я не могла иначе, — прошептала правительница эльфов. — Это был единственный выход.

   Бесшумной тенью, словно незваный гость в своем собственном доме, она проскользнула по коридорам дворца от личных покоев до комнат внучки. Входная дверь не скрипнула, а человек, склонившийся над кроваткой спящей девочки, не услышал ее появления.

   — Ты смешная, — говорил он с выражением легкого презрения на лице. — Но грязная... Почему твоя мать была такой дурой? Зачем пошла с человеком? Будь ты чистокровным эльфом, как здорово бы все сложилось...

   Аугуста Нель замерла, боясь легким движением либо шумом дыхания выдать себя.

   — Возможно, я бы даже любил тебя... Почему бы и нет? Ты точно будешь красавицей, в твоем роду все женщины прекрасны... Ты и сейчас уже самая красивая малышка из всех, видимых мною ранее. Не скажу, что их было много...

   Молодой человек наклонился, протянул к детскому личику руку, и правительница эльфов едва не сорвалась с места с испуганным криком на устах. Но вовремя взяла себя в руки, потому что эльф всего лишь погладил бархатную щечку внучки.

   — Что же нам остается, маленькая полукровка? Только одно... одно... И время поджимает. Зима скоро.

   Скоро зима.

   Аугуста Нель шагнула назад и бесшумно закрыла за собой дверь. Она не надеялась, что рядом с маленькой Оливкой получится провести годы, но мечтала о месяцах... Месяцы растаяли в неделях и теперь превратились в часы...

   Коридорные зеркала отражали вопросительное и немного испуганное выражение лица предпоследней представительницы рода зеленых драконов.

   — Я уже начала отсчитывать свои последние часы или еще нет? — думала она, спеша к сокровищнице. — Или мне остались минуты? Все ли я сделала? Не забыла ли что-то?..

   Старинный друг отца обещал, что об Оливке позаботятся. Но разве могла она оставить своего единственного потомка только с этой зыбкой защитой? Не могла... Не могла...

   Зеркало снова предательски показало всему миру, что на самом деле чувствует к себе правительница эльфов, но этого никто не видел, так как человек, стоявший на пороге детской, не смотрел в зеркала, он смотрел в спину убегавшей женщины, и на лице его была злоба и ненависть.

   И решимость. Решимость, которая ничего хорошего не могла принести той, что спешила в сокровищницу, чтобы сделать последнюю вещь, на которую еще была способна.

   Письмо Аугуста Нель написала там же, сидя на сундуках с эльфийским жемчугом и подсвечивая себе чадящим факелом. И отправила его оттуда же, позвав недовольного ворчливого лесовика, который не любил замка, не любил людей, не любил эльфов, он вообще никого и ничего не любил, кроме лесных законов и леса.

   — Это последняя просьба, я обещаю, — хозяйка Зачарованного леса была непривычна бледна и грустна.

   — Не нравится мне твое настроение, малышка, — пробормотал лесовик, знававший еще прадеда нынешней правительницы.

   — Все будет хорошо, — ответила та, — ты только доставь посылку по адресу.

   — Отчего же не доставить... Доставлю... Хоть и, прости меня, вервольфов жуть до чего не люблю...

   Аугуста Нель кивнула, забыв возмутиться, а потом наклонилась вперед и поцеловала холодными губами в лоб.

   — Прощай, старик! — и боясь услышать хоть слово в ответ, выбежала из сокровищницы, захлопнув за собой дверь.

   Яд нашелся почти сразу.

   Его не было в послеобеденном чае. И в ужин его забыли подсыпать. И ночную рубашку тоже не пропитали смертельной отравой.

   Яд был в баночке с ночным кремом.

   На этот раз.

   Аугуста Нель грустно улыбнулась, села перед зеркалом и, зачерпнув изрядную порцию прохладной омолаживающей массы, старательно втерла ее в лоб, щеки и шею.

   — Все будет хорошо, — не очень уверенно прошептала старуха, выглядевшая как юная девочка, расправила складки на груди и чинно прошествовала до кровати, чтобы по старинной традиции правителей умереть в том самом месте, где родилась.

   И ни в какие бани они, само собой, не попали. Какие бани, когда проклятая служба не дает вздохнуть свободно? Пауль поднял вверх руку и понюхал китель в районе своего плеча.

   — Ф-фу!

   А Сонька еще говорила, что от него пахнет мятой. Потом от него разит и конским навозом, честное слово, хуже, чем от кучера…