Пограничье

   Долго стоял под шумными дождиком и, глядя в потолок, размышлял над тем, почему он дожил до тридцати лет, а так толком и не знает, как именно подогревается вода в водопроводе. Потом брился и фыркал усиленно и громко, надеясь, что к его возвращению в спальню Соня проснется. Обернул бедра мягким махровым полотенцем и вернулся в комнату, чтобы обнаружить, что любимая — что уж врать себе-то? — да, любимая женщина спит все в той же позе.

   Порозовевшая от сна щека прижалась к тыльной стороне левой руки и Пауль, к своему стыду, не мог оторвать глаз от аккуратных пальчиков с ногтями, выкрашенными в розовый цвет. От пальчиков! Черт!

   Он вытянулся на крае кровати и замер, почти разучившись дышать.

   Сонья была так спокойна, так нежна... Он не в первый раз наблюдал за ней спящей, но никогда, кажется, она не была так хороша, как в это утро, почти превратившееся в обед. Он легко подул на волосы, упавшие на ее лицо и прошептал:

   — Эй, Соня! Ты спишь, что ли?..

   Она ничего не ответила, и Павлик осторожно подвинулся, укладываясь удобнее. В конце концов, проспать вторую половину дня рядом с нежным теплым телом под боком — это не так хорошо, как совместная баня, но тоже очень приятно.

   Я честно думала, что после интенсивного прощания с Павликом и всех намеков на продолжение, заснуть совершенно точно не получится. Однако усталость, накопившаяся за тяжелый день, который начался еще в прошлом веке, кажется, дала о себе знать. И отключилась я, по-моему, еще в процессе приготовления ко сну, потому что момента, в котором я озаботилась бы отсутствием на мне ночной сорочки, я банально не помнила.

   Сон был мягкий и сказочный, восхитительный, как снег в ночь Разделения миров, только теплый. И с убийственным запахом свежей мяты. Образы были размыты и перепутаны, не помню, что конкретно мне тогда снилось, но что-то изумительное, окрашенное в эротичные тона и при этом почему-то казалось, что за всем этим стоит некто с ярко-синими смеющимися глазами. Помню, я сначала еще подозрительно искала этого таинственного и синеглазого, а потом окончательно утонула в жарком мятном море и плескалась на волнах удовольствия до тех пор, пока кто-то не прохрипел голосом Павлика прямо в ухо:

   — Милая, что ты творишь?

   Сон рассеялся, словно его и не было, а я обнаружила себя, лежащей в кровати рядом с Паулем Эро.

   Нет, не так. Я обнаружила себя лежащей в кровати Пауля Эро, собственно, на Пауле Эро. Весьма удобная грудная клетка ходила ходуном, а на напряженной шее, по которой я так опрометчиво водила носом в поисках источника мятного запаха, бешено пульсировала темно-синяя жилка.

   Я сглотнула и испуганно воззрилась на своего соседа по постели.

   — Не хотел тебя пугать, — все так же хрипло поделился Павлик, а я не успела возразить, что не испугалась, — но если ты будешь продолжать в том же духе...

   Его зрачки расширились, полностью заполнив собой голубую радужку, а руки очутились на моих боках, погладили кожу, остановились под мышками и без труда подтянули меня вверх. И да, тактильные ощущения не подвели и то, что касалось моего живота, весьма однозначно намекнуло мне, что произойдет, если я продолжу.

   — Я... — голос осип до громкого шепота, а Павлик улыбнулся и перебил меня, лаская спину кончиками пальцев:

   — Как понимаешь, я не против этой внезапной, но весьма приятной атаки, осталось только выяснить, против ли ты...

   Пауль запустил правую руку в волосы на моем затылке, сжал пальцы, почти невесомо царапнув кожу, и немного повернул мою голову, прицеливаясь для поцелуя.

   — И прежде, чем ты ответишь, — он упрямо продолжал шептать, даже когда его губы уже фактически прижались к моим, — хочу предупредить. Вряд ли я переживу твой отказ. И моя смерть будет целиком на твоей совести.

   В совершенно пьяных от страсти глазах я не заметила и следа веселья, а потом он меня поцеловал, и я поняла, что, в принципе, он и не ждал ответа. Потому что ответ мог быть только отрицательным, а раз я до сих пор не нашла в себе сил произнести хотя бы слово, значит слова не нужны, значит все понятно без них.

   Этот вид поцелуев мне тоже понравился. И это все остальные были «тоже», а этот — единственно верным и правильным, когда тело к телу, когда кожей чувствуешь биение чужого — родного! — сердца. Когда горячие ладони неторопливо направляют, лаская. И ты не боишься, и не ожидаешь боли и унижения...

   — Дыши, — Павлик оторвался от моих губ, словно понял, о чем именно я подумала в тот момент.

   Я попробовала рассмеяться или хотя бы вздохнуть, но вместо этого хрипло всхлипнула, и в тот же миг мужские губы прижались к моим, чтобы попробовать на вкус мой стон. Мой подбородок. И шею...

   — Давай... вот так... — он легко поменялся со мной местами и не сдержался от глухого стона, прижав меня своим телом к кровати. Но вместе с приятными ощущениями, вместе с покалыванием кожи в тех местах, которых Пауль касался губами, в голову медленно и неотвратимо стали проникать мысли, а в кровь страх.

   — Дыши, счастье мое, — повторил, нависнув надо мной на руках, — все хорошо...