Пограничье

   Тритон, который на самом деле ни фига не тритон — и Павлик еще обязательно разберется с этим аферистом, в будущем, если получится покинуть Дом Правительства — громко крякнул, бросив короткий взгляд на массивный серебряный браслет с жутким, застывшим в куске прозрачного янтаря скарабеем.

   — Это... романтично... — неуверенно пробормотала сига Танаис, а сволочной гном зашуршал с утроенной силой.

   — ЕЙ понравится, — ответил Пауль сквозь зубы, в сотый раз мысленно обозвав себя мягкотелым идиотом, и аккуратно, но решительно отобрал у женщины коробочку.

   Пусть говорит, что хочет, но когда он увидел это не самое дорогое украшение в витрине одного из магазинчиков на Ювелирной улице, он сразу понял, что его надо купить Сонье. Он представил, как будет выглядеть этот браслет на ее тонкой полупрозрачной руке, как будет играть свет в камне, отражая блики рыжих, как закатное солнце, волос. И... и, в общем и целом, он решил. И все. И плевать ему...

   — Думаю, вот эти вот серьги были бы хороши в комплект к приобретенному вами браслету, — пискнул гном и, склонив голову, протянул резную коробочку.

   Не Павлику. Танаис, конечно же.

   Но Павлик заметил, что именно лежало в шкатулке, и окончательно уверился в том, что старый гном просто косит под тритона.

   Это были жуки. Большие черные жуки, застывшие в двух каплях янтаря, на червленых серебряных крючочках... И они просто идеально подходили к тому браслету, который Павлик уже купил. На мгновение он улыбнулся, представив себе выражение лица Соньи, когда она, со всей ее «любовью» к насекомым увидит эти оригинальные украшения. Как скривится ее носик, а верхняя губа дернется немного брезгливо и при этом восторженно... Потому что ей понравится. Совершенно точно понравится.

   Понял, видимо, это и проклятый гном.

   Еще целый час они торговались. И если бы сига Танаис не вмешалась и не пригрозила, что если мастер Гру не уступит очаровательному мальчику, она больше никогда-никогда не обратится к нему, даже зная, что он лучший мастер в Русалочьем городе... В общем, если бы не она, не видеть больше Павлику Сонью никогда. Потому что он удавил бы ненасытного скрягу. Удавил бы. Отправился бы в Острог за убийство. И всю оставшуюся жизнь потом жалел бы о своем поступке.

   Однако сига Танаис вмешалась. И теперь Пауль на всех парусах летел в эфорские казармы, а солнце медленно ползло к зениту...

   На рыночной площади он затормозил перед старушкой, которая стояла грустно у фонтана — восхитительно неприличного, как и все фонтаны в Речном городе — с огромным ворохов багряных, желтых и совершенно потрясающих кленовых листьев в руках.

   — Купите кабану, господин, — печально предложила старуха и улыбнулась сухим беззубым ртом. — Только три золотых.

   Три золотых??? Оборзела старушка! Но время поджимало, а солнце волшебно путалось в чудесной икебане, которая, на самом деле, не была икебаной, а просто тем, чем выглядела — ворохом осенних листьев, шуршащих, грустных и горьковатых на вкус... нет, на запах.

   — Я дам тебе четыре золотых, — Пауль сощурился и наклонился к старухе, выхватывая корзину с «кабаной» из морщинистых рук, — исключительно за наглость.

   Ну, и еще за то, что на сережках удалось выторговать двадцать пять.

   Об этом, конечно, никто никому ничего не сказал. Никто схватил листья в охапку и понесся дальше, опережая ветер, свои мысли и солнечные лучи. Понесся, понесся, но перед входом во двор эфората свернул направо, поднырнул под балкон с тыльной стороны здания, молясь мысленно и тихим шепотом, чтобы не встретить никого, чтобы прокрасться до заветного окошка незаметно, взлететь легко на террасу, без труда подтянувшись на руках и зажав корзину с «кабаной» в зубах, перекинуть ногу через резные перила и довольно замурчать, обнаружив, что балконная дверь только прикрыта, но не заперта.

   Пауль прокрался в комнату, на миг запутавшись в голубоватых прозрачных шторах, и замер с колотящимся сердцем.

   Она спала. Простыня нежного персикового цвета сползла, наглым образом демонстрируя любому желающему мягкий намек на грудь — повернись! повернись! — восхитительные ямочки внизу позвоночника, легким подъем и... И Павлик зажмурился, шумно втянув воздух трепещущими ноздрями, склонился над постелью, вдыхая притягательный женский запах, и резко отшатнулся, заметив, как дернулся симпатичный носик, украшенный тремя веснушками, которые уже давно-давно хотелось обцеловать.

   Поставил корзину с листьями на прикроватную тумбочку, подождал с минуту, пока дыхание спящей выровняется, и неслышно скользнул в ванную комнату. Спасибо местным тритонам за их природную любовь к воде, потому что в казарменном общежитии ванная комната была в каждой спальне.