Пограничье

   — Правильно, — он кивнул и кончиками пальцев погладил отметины, которые оставил на моей коже. — Бойся меня. С тем, кто боится, проще найти общий язык... Кровавая Койольшауки, как ты и сказала, была обижена на меня какое-то время, но теперь... теперь она со мной.

   Он ухмыльнулся мне, а его пальцы, поднявшись вверх по моему дрожащему горлу, цепко, но небольно ухватились за мой подбородок.

   — Давай решим нашу проблему сейчас. Мне кое-что нужно от тебя. И я это получу. Я всегда получаю то, что хочу, по родовому праву и по праву сильнейшего. У нас возникла небольшая заминка с твоим внутренним сопротивлением... Ну, что ж. Это неприятно, — еще одна омерзительная ухмылочка, — но не смертельно, мое маленькое рыженькое чудо!

   Свободную руку он положил мне на грудь, аккуратно сжал, взвешивая содержимое моего корсета, а затем провел костяшками пальцев черту от одного соска, скрытого тканью платья, до другого и хмыкнул, заметив, что я, вне всякого сомнения, позеленела и едва дышу.

   — Бесспорно, ты очень хороша, но мне не это от тебя надо.

   Я выдохнула, вдохнула сквозь зубы и снова выдохнула.

   — Не надо так ярко проявлять облегчение, моя дорогая, я же могу и передумать...

   — А я могу вспомнить о том, что я не только шона Сонья Ингеборга Род, — ответила я хрипло. — Я могу вспомнить о том, что я Страж и маг-стихийник. И тогда...

   — И тогда, — Гринольв почему-то довольно кивнул, — мы переходим ко второй части нашей милой беседы. Я видел, в доме твоей подруги живет одинокий молоденький волчонок...

   Я замерла, изо всех сил стараясь не показать охвативший меня ужас, но вожак клана Лунных Волков громко втянул ноздрями воздух и улыбнулся:

   — М-м-м-м... ты пахнешь еще вкуснее, когда пугаешься. Значит, волчонок. Я не нюхач, но даже мой нос слышит силу его крови. И уж он-то не вырвется, не ускользнет от меня. И любой суд, если дело все-таки дойдет до суда, подтвердит, что правда на моей стороне. Он отправится в Волчью долину прямо сегодня, если...

   — Если?.. — черт, ну почему голос так отвратительно сипит?

   — Если ты не будешь хорошей девочкой, прелесть моя. И если ты не дашь мне то, что я хочу...

   Он замолчал, оборвав себя на полуслове, и прислушался к взрыву хохота за своей спиной, затем поморщился, снова обнажив клыки и брезгливо поделился:

   — Не люблю Речной город, хотя местные девочки очень сочные, — развязно подмигнул и, неожиданно снова став серьезным и страшным, наклонился ко мне и прошептал, обдувая теплым дыханием мое лицо:

   — Не очень удачное место для важного разговора. Через час в «Пьяной свинье». Знаешь, где это?

   — Найду, — ответила я, не глядя на Гринольва.

   — Опоздаешь, и я заберу мальчишку, — выдохнул он прежде, чем оставить меня одну. Не забыл погладить меня по щеке, так, что мое тело пробила нервная дрожь, а потом просто ушел.

   Я совершенно точно знала, что потребует от меня вожак клана Лунных Волков. Я была уверена в этом на сто, нет, даже на двести процентов. И я не готова была это ему дать.

   Я закрыла лицо ладонями и обреченно сползла по стене на пол слепой ниши. Вспоминать не хотелось. Я столько лет уверяла себя в том, что ничего этого не было, что мне просто приснилось…

   Медленно опустила руку вдоль шеи, не отрывая пальцев от кожи, миновала корсет, добралась до кармана, где были спрятаны аккуратные розовые очки и, зажмурившись, спросила у дождливого неба:

   — Что мне делать, мама?

   История об одной окончательной смерти, прощании, боли и слезах.

   На хуторе вожака клана Лунных Волков, отгороженном от всей остальной деревни, было на удивление темно и тихо. Избалованные волчата не гоняли по двору полудохлых зайцев, не играли в салочки или прятки, не пугали, внезапно выскочив из-за угла, глупых сук.

   Прислуга не сновала туда-сюда.

   Охотники не обсуждали последний поход, а единственный представитель другого народа, молоденькая смешливая кухарка, спала на огромной печке, поджав коленки и уткнувшись любопытным носом в тяжелую медвежью шкуру.

   На хуторе вожака клана Лунных Волков, кажется, вообще никого не было. И если бы в женском флигеле не горел свет, можно было бы подумать, что новая жертва хозяина здешних мест все-таки нашла в себе силы наложить на себя руки.

   Но свет в женском флигеле горел, а молоденькая девочка, больше похожая на ребенка, чем на рано оформившуюся девушку, стояла над столиком для шитья, сжимая и разжимая кулаки.

   Глаза ее остановились на толстой игле для валяния шерсти, а горло ходило ходуном от непрерывного сухого складывания.

   — Я смогу, — наконец прохрипела девочка и коснулась указательным пальцем острия, — я должна… мама не смогла, а я смогу…

   Хозяйка женского флигеля вдруг замерла, повернув голову в сторону черного окна, шагнула к подоконнику и, сделав туннель из ладоней, прижала лицо к стеклу. Какой-то шум отвлек ее от невеселых мыслей, а она, к стыду своему, даже обрадовалась возможности отложить свою собственную смерть, хотя бы на мгновение.

   Несколько минут мертвой тишины стали приговором. Все-таки показалось. Вздохнула глубоко и решительно глянула на орудие своей будущей смерти, и тут хутор снова огласил нечеловечески пугающий, животный вой.