Пограничье

   После этих слов Павлик снова полез в карман, и в лунном свете медовым блеском сверкнул еще один колокольчик. Мне стало жутко, и одновременно с этим по моему позвоночнику от затылка вниз ледяной змейкой скользнул страх, словно чужой липкий взгляд. Забыв о щите невидимости, я оглянулась, проверить, не следят ли за нами неизвестные злоумышленники. От резкого движения Павлик уронил в траву один из камней, и я, тихонько вскрикнув, протянула руку, чтобы поднять его.

   Пальцы коснулись согретого человеческим теплом камня, а потом вдруг провалились во что-то вязкое и густое. И воздух наполнился соленым медным запахом, а перед моими глазами заплясали знакомые мушки.

   Я дернулась назад и, не веря, посмотрела на указательный и средний пальцы своей правой руки, окрашенные в алое и такое притягательное... Я облизала губы, хотя облизать мне хотелось совсем другое. Язык оцарапался о вмиг заострившиеся клыки, а маникюр, над которым мама Эро мучилась почти целый час вдруг начал стремительно трансформироваться в когти.

   Задрала голову и взглядом споткнулась о равнодушную жестокость луны.

   Где-то тут, совсем рядом, у неполноводного ручья, который лениво омывал корни умирающей ивы, меня ждал волк, своею силой готовый посоперничать с древним, как мир и кровавым, как самая жестокая ночь, богом Ицли.

   — Соня, что с тобой? — прошептал мужчина, держащий хрупкое человеческое тело в слишком нежных объятиях.

   Я мотнула головой, стараясь избавиться от непереносимой жажды убийства и сглотнула вязкую слюну.

   — Поль, оборот, — прохрипела я, чувствуя, как зов предков начинает ломать и перестраивать кости.

   Шелковый халатик затрещал на моих плечах, когда позвоночник окатила теплая волна.

   — Полнолуние... — простонала я, глядя в недоумевающие голубые глаза. И хотела еще добавить:

   — Прости, — но голос изменил мне, сорвавшись в протяжный призывный вой самки.

   — Я же запер проклятый амулет! — выкрикнул Эро и упал передо мной на колени, обхватив длинную рыжую морду руками, а потом зашептал быстро-быстро:

   — Посмотри на меня, солнце! Посмотри! Это я. Видишь?

   Широким жестом отшвырнул в сторону что-то блестящее и желтое, и почти сразу мне в нос ударил самый притягательный в мире запах перечной мяты.

   — Я не могу, — простонала я, потому что волк у ручья манил меня к себе своим резким ароматом.

   — Можешь! — провел большими пальцами рук по моим глазам, опуская тяжелые веки. — Не смотри, просто слушай мой голос.

   Слушать? Мне до дрожи в тонких ногах хотелось бежать. Так быстро, чтобы вой ветра в ушах заглушил рев бегущей по венам крови, но уверенный и решительный голос, прорываясь сквозь какофонию внутренних звуков, уговаривал:

   — Ты только думаешь, что тебя зовет луна. А это не так. Я. Я тебя зову, слышишь? Сонья... Сонечка... Ингеборга... Ини... Самая рыжая в мире, самая, закрой свои маленькие розовые ушки. Дыши ровно. Ини... Я идиот. Идиот! Надо было показать тебе колокольчики утром! Прости, я не знал... Не слушай луну. Останься со мной... Пожалуйста.

   — Зачем? — из последних сил выдохнула я, теряясь в ослепительном лунном свете. — Зачем мне ты? Там... волк...

   А после минуты мучительной тишины я почувствовала горячий рот у своего острого, покрытого шерстью уха и услышала обжигающий нервные окончания шепот:

   — Волки не умеют любить. Я — да. Хочешь, научу?

   И снова аромат перечной мяты, а далекий волчий вой уже не будоражит кровь.

   — О. Бе. Ща. Ешь? — каждый слог — боль, потому что только с болью и кровью можно вырваться из-под власти луны.

   — Не отвертишься теперь, — заверил он и вдруг потребовал:

   — Открой глаза!

   Распахнулась ему навстречу, а он придвинул свое лицо вплотную к моей морде и неспешно, широким обжигающим языком провел короткую полосу по моему носу, не разрывая зрительного контакта.

   — Ини...

   Шепчет в одну секунду, а в следующую — мятный взрыв, истерика, покорность, счастье, фейерверк... Не помню, как проходило обращение назад. Помню только, что Павлик смеется. И еще шепчет в мои приоткрытые губы что-то, адресованное явно не мне:

   — Спасибо за подарок...

   А потом он меня целует.

   Знакомо и незнакомо в то же время. Мягко, настойчиво и соблазнительно. И ощущения такие странные, словно после долгой и трудной дороги я остановилась у колодца и, нетерпеливо прижавшись губами к общественному ведру — обязательно прямо так, к ведру, потому что нету сил ждать, пока кто-то подаст тебе кружку — пьешь и пьешь сладкую до головокружения ледяную воду и все не можешь напиться.

   — Подожди, подожди! — шепчет мужчина перемежая слова чередой стремительных поцелуев. — Девочка моя...

   А за чертой невидимого купола свист ветра сливается со звериным рыком и озлобленным волчьим воем. Где-то смеется женщина, плачет ребенок, филин громко хохочет, сообщая всему миру о том, что охота удалась, а следом за ним испуганно кричит в предсмертной агонии заяц.

   — Что же ты делаешь? Подожди...

   Не хочу ждать. Кого ждать? Чего? Мне вдруг становится легко и весело. И я смеюсь вслух, отстраненно замечая легкий испуг на лице Павлика, а потом закрываю лицо руками и все-таки срываюсь в истерику.