Пограничная стража России от Святого Владимира до Николая II

В 1641 году в Москву к «белому царю» прибыло посольство донских казаков. Они рассказали, что четыре года назад захватили турецко-татарскую крепость Азов, что в устье Дона. Им удалось отбить нападение турок, но теперь они ожидали нового, более сильного, и поэтому приехали к своему государю, чтобы он взял крепость под свою высокую руку и прислал воевод с ратными людьми и запасами.

Царь задумался. Это был уже опытный и мудрый руководитель, искушенный в государственных делах. Конечно, ему хотелось бы иметь крепость в устье Дона, но пугала неизбежная война с Турцией и Крымом. Россия была еще не готова к такой войне. С Запада же ей постоянно угрожали Польша и Швеция, а воевать на два фронта означало потерять все, а не только крепость Азов. И он приказал собрать Земский собор, который должен был обсудить трудный вопрос: «…И государю царю… за Азов с Турским и Крымским царем разрывать ли, и Азов у донских казаков принимать ли?» Собравшиеся на совет служилые люди ответили:

«Мы тебе, Государю, рады служить, покамест, Государь, наша мочь сяжет», но указывали, что страна по-прежнему находится в трудном положении. Воеводы и наместники творят неправду, злоупотребляют властью. Подданным от них иногда хуже, чем от «турских и крымских басурманов». Люди «обнищали и оскудели до конца». Когда царь ознакомился с этими ответами, то сразу решил Азов под свою опеку не брать. И приказал казакам покинуть эту, с таким трудом добытую ими крепость…

Царь Михаил Федорович по характеру был добр и кроток. Он не любил войну и старался все решать миром и добром. При нем народ не испытывал такого ужаса, как при Иване Грозном и Борисе Годунове, подвергаясь пыткам и преследованиям. Его главной заботой были мир и безопасность России. И ради этого он тридцать два года нес тяжелые заботы по управлению государством и укреплению его границ.

«Стоять заставою, смотреть и беречь накрепко» Царь Алексей Михайлович и охрана российских рубежей

Когда Земский собор избрал в 1645 году Алексея Михайловича царем и самодержцем всея Руси, ему едва исполнилось шестнадцать лет. Был он статен и строен, красив лицом и отменного здоровья. Те, кто близко знал его – русские и иностранцы, прочили ему долгое и благополучное царствование. Так оно и случилась: Алексей Михайлович управлял страной тридцать лет, уйдя из жизни совсем молодым – на сорок седьмом году.

Алексей Михайлович

В памяти людей он сохранился как самый «тишайший» царь, мягкий и добрый, хотя и страдающий болезненной вспыльчивостью. Он был терпелив, но ненавидел людей чванливых и кичливых, а также хвастунов, пьяниц и дебоширов: они мгновенно возбуждали в нем вспышку гнева, которая обрушивалась на безнравственного человека внезапно, как ураган иль вихрь, и часто заканчивалась пощечиной или пинками. Правда, царь так же мгновенно и отходил, раскаивался и просил у потерпевшего прощения, а иногда задабривал его дорогими подарками. При этом он не делал различия между знатным боярином и самым «худым человечишкой»: безнравственность любого чина и звания была для него одинаково возмутительна. «Кто на похвальбе ходит, всегда посрамлен бывает», – часто говаривал он своим боярам.

Рассказывают такой случай. Отец Никита, здоровенный дьяк Саввина-Сторожевского монастыря, будучи пьян, разбушевался, подрался со стрельцами, стоявшими в монастыре, побил их десятника (офицера) и выбросил за монастырский двор их секиры. Когда царю доложили об этом, он возмутился, да так, что, по его собственному признанию, «до слез ему стало во мгле ходить», и тут же написал сердитое письму буйному монаху. «От царя и великого князя Алексея Михайловича, – писал он, – врагу Божию и богоненавистнику, и христопродавцу, и разорителю чудотворцева дому, и единомысленнику сатанину, врагу проклятому, ненадобному шпыню и злому пронырливому злодею Миките». Он остановился, перевел дыхание. Гнев еще душил его. «Ты то себе ведай, – вразумлял он дьяка, – что одному тебе да отцу твоему диаволу годна и дорога твоя здешняя честь, а мне, грешнему, здешняя честь аки прах, и дороги ли мы перед Богом с тобою и дороги ли наши высокосердечные мысли, доколе Бога не боимся».

Самодержавный государь, он мог легко расправиться с отцом Никитой, сдуть его, как пылинку, с лица земли, но он этого не сделал: «потому что, – пишет он далее, – перед Богом все равны и безгрешных людей не бывает. Я сам со слезами буду милости просить у чудотворца преподобного Саввы, чтобы оборонил он меня от злонравного монаха. На оном веке рассудит нас Бог с тобою, а опричь того мне нечем от тебя оборониться».

Монах Никита, в общем-то добрый человек, но большой любитель «медовухи», получив от царя такое злое письмо, долго и безутешно плакал, но потом попросил у стрельцов прощения и дал обет молчания на целый год.