Пограничник. Том 1: На афганской границе

Послышался нестройный гогот призывников. М-да. Кажется, утренний ветер напрочь выдул из их голов любой намек на сон. И зря. Лучше б спали, блин. Пожалеют же потом.

Мы заметили на перекрестке, что развернулся спереди, другую автомашину. Нас пропускал еще один газон. Свет фар выхватил его кузов из темноты, и я увидел, что он тоже армейский, и тоже полон людей. Ну вот и еще пополнение едет. Когда мы прошли перекресток, газик пристроился за нами.

Черная громада гор, росшая на пути, развернулась огромной тенью, когда мы въехали в поселок. Небольшой, низкоэтажный, он спал почти в полной темноте. Только кое-где светили редкие огоньки окон и фонарей.

По темноте дороги к гарнизону отряда я почти не запомнил. Не рассмотрел природных красот поселка. А ведь они были. Взять только одну гору, которая, впрочем, выглядела сейчас мрачно и таинственно.

Газон дал по тормозам, все чуть не повалились с длинных лавок, примостившихся с обоих бортов. Уткин смешно захрапел, перед тем как проснуться, чуть не подпрыгнул с места. Потом лениво выпрямился, расталкивая меня и Диму своими широкими плечами.

Я успел заметить, как сержант Свиридов и старлей Машко выгрузились из машины. Машко сказал что-то подбежавшему Часовому, и тот поторопился открывать большие железные ворота с красной звездой.

— Учебка, значит, — проговорил Уткин задумчиво, когда газик медленно вкатился на территорию погранотряда.

— Ты мне скажи, Васек, — начал вдруг Дима Ткачен, — ты сало любишь?

— Ну так, не очень. А что?

— Ну и хорошо. Я вот люблю.

— Чего хорошо-то, Дима?

— А то, что я слышал, в местных погранвойсках из мясного только сало дают.

Вася Уткин скривился так, что непонятно было, испытывает он отвращение или разочарование.

— Значит, мне больше достанется, — наблюдая, как за нами заезжает вторая машина, сказал Димка.

— Я сало люблю, — робко буркнул Мамаев.

— По тебе видно.

— Не переживайте, — вклинился я, — все сало тут полюбим.

— Это еще почему? — Хмыкнул Димка.

— Гонять будут так, что все залетит за милую душу. И не заметишь.

Старлей скомандовал выгружаться. Мы стали выскакивать из газика. Ровно то же самое скомандовали и соседней машине. Офицеры с сержантами торопливо удалились, и их место занял молодой, не старше тридцати лет узбек-прапорщик. Он был невысок, но подтянут и широкоплеч. В полутьме я мог разглядеть только его округлое лицо и маленькие глазки.

— Застава, стройся! — Крикнул он громко, и будто бы на совершенно чистом русском.

Обе группы призывников на мгновение замешкались, не зная, строится ли им вместе или поддельности.

Я среагировал быстро. Встал смирно. Дима с Уткиным и Мамаевым подхватили мой порыв и тоже построились рядышком. Это сориентировало остальных, и через минуту вся группа, человек сорок, уже стояла в неровной линии.

Сержант, пришедший вместе с прапором, взялся за ремень, хмыкнул, глядя на нас.

— Лоботрясы, блин, — криво ухмыльнулся прапор. Потом крикнул: — Здравия желаю, товарищи вновь прибывшие!

— Здравия желаем! — Ответил нестройный хор.

— Поздравляю вас с прибытием в сто семнадцатый Краснознаменный Московский пограничный отряд среднеазиатского пограничного округа погранвойск КГБ СССР! — Излишне торжественно крикнул прапорщик.

При этом лицо у него стало такое серьезное, что это было заметно даже в темноте. Призывники на миг замешкались, не зная, что ответить. «Ура» Я крикнул первым, и остальные тут же подхватили.

— Ну салаги, ни дать ни взять, — растянулся в улыбке прапорщик, — ну ниче. Научим. Не отвертитесь. Мы тут, мать вашу, границы Родины защищаем. Лоботрясам у нас не место!

— Умурзаков! Не выражаться! — Строго рыкнул на него старлей Машко, пробегавший мимо по направлению, видимо, к штабу.

— Виноват, товарищ старший лейтенант, — сконфузился узбек.

Когда Машко убежал, прапорщик что-то пробурчал стоящему рядом лейтенанту.

— Ну че, орлы! — С ехидством хмыкнул прапорщик, — Сразу по вам видно, что грязью обросли по дороге к нам. Ну ниче. Щас мы из вас сделаем нормальных людей. Вон, видите? Вон там домик стоит, низенький такой?

Ребята стали выглядывать из шеренги, устремили взгляды туда, куда указал прапор. Я же, уже знал, что длинный низкорослый «домик» это ничто иное, как баня.

— Это баня! Там мы вас щас и отмоем. Хе! От остатков гражданской жизни. Нале-во!

Шеренга повернулась.

— За мной, шагом марш!

Прапор повел нас к бане. Первым делом попали мы, как известно, в раздевалку. Большая, предназначенная для нужд целой роты, она была отделана высмоленным деревом внутри. У трех из четырех стен стояли длинные лавки. Над ними висели шеренги железных крючков для одежды.

На свету я смог рассмотреть лицо прапорщика. Круглое и щекастое, оно было очень загорелым и будто бы смешливым. Казалось, что с пухловатых его губ никогда не сходит ехидная ухмылка. Узковатые маленькие глаза делали Умурзакова похожим на довольного хитрого кота.

Прапор сказал что-то старлею, сопровождавшему его, и тот убежал наружу. Всем остальным прапорщик Умурзаков приказал раздеваться.