Пограничники Берии. «Зеленоголовых в плен не брать!»

Спокойный, по-крестьянски обстоятельный, ефрейтор Фомиченко казался старше своих двадцати четырех лет. Он и женился еще до армии, имел ребенка и с нетерпением ждал запаздывающей демобилизации. Теперь о скорой встрече с семьей предстояло забыть. Даже если наши погонят германца, демобилизации не жди.

Даниле помогали легкораненые. Он никогда не думал, что война сразу обернется таким количеством убитых и покалеченных. На дворе за сараем лежали накрытые плащ-палатками погибшие. Восемь или десять человек. Сейчас несли еще тела, в том числе саперов. Фомиченко менял повязки, но, продолжая сохранять уверенный вид, понимал, что многие умрут, если не подоспеет врачебная помощь.

Пулевые ранения в лицо, грудь, живот, перебитые руки, глубокие раны от немецких штыков. Он приказал своим помощникам вынести умершего пулеметчика. В углу лежали четверо пограничников и саперов, которые вряд ли протянут до вечера.

Когда пришел политрук, Фомиченко сразу заговорил с ним об эвакуации раненых. Изменяя своему обычному спокойствию, показывал рукой на самых тяжелых, путано объяснял характер ранений, почти кричал.

– Подбери слюни и не паникуй, – оборвал его Зелинский. – Наши будут здесь через пару часов. Или ты думаешь, Красная Армия не сумеет дать отпор фашистам?

– Хоть отпор, хоть запор, – неожиданно брякнул ефрейтор. – Люди помирают, вывозить срочно надо.

– Выйди на минуту и возьми себя в руки. – Политрук сверлил его тяжелым взглядом, слова ронял тихо и холодно. Затем, отвернувшись, обошел просторное помещение, время от времени останавливаясь: – Держитесь, товарищи… надо потерпеть. Скоро придет помощь, войска уже на подходе.

Если пограничники, более привычные к дисциплине, кивали головами, соглашаясь с ничего не значащими фразами, то саперы спрашивали в лоб:

– Когда нас вывезут? Некоторые уже кровью истекают.

– Помощь придет непременно. Я…

– Да что я? – перебил его сержант-сапер лет тридцати. – Вон парнишка лежит с тремя пулями в животе. Автоматную очередь словил, завонялся уже. У другого голову насквозь просадило. У меня плечо перебито, распухло как колода. Надо не ждать, а что-то делать. Если ничего не можете, позовите командира.

Пришел Кондратьев с перевязанной шеей, немец крепко помял ему горло. Кровь с лица смыл, но виднелись царапины, а кожа возле надорванного уха была смазана йодом. На плече висел трофейный автомат. Саперы ему верили, да и пограничники видели, что лейтенант человек решительный и попусту болтать не станет.

– Одну лошадь убили, – сказал он, – а на другой еще утром первых раненых в отряд отправили. Эвакуировать вас не на чем. Будем ждать помощи.

– Долго?

– Направили опытного сержанта наладить связь. А немцам мы неплохо вломили. С десяток возле траншей валяется, и дальше на поле еще лежат. Думали нахрапом взять, но хрен им! Перекусить, наверное, пора?

– Если бы спиртика для очищения нутра, то можно поесть, – ответил сержант с перебитым плечом. – Эй, санитар, можно спирта?

– Можно, – сказал политрук. – Понемногу.

И поторопился уйти из полуподвала, где висел густой дух запекшейся крови и человеческого пота.

Журавлев обходил траншеи. На юге, в трех километрах южнее, не прекращалась стрельба, доносились приглушенные взрывы. Там сражалась пятая застава, более многочисленная, где также работали саперы, кажется, два взвода. Видимо, немцы крепко навалились на нее, используют минометы и легкие пушки.

Глядя на издырявленный забор, выщербленные стены, Иван Макарович напряженно ожидал, когда нападающие подтянут артиллерию к его заставе. Даже легкая 37-миллиметровка способна развалить и поджечь старое здание, сложенное из сырца, обрушить дзот, траншеи. А еще минометы…

Старшина Будько кормил людей консервами, хлебом и картошкой, которую успел сварить. Бойцы, несмотря на потери, держались бодро, хотя в глазах сквозил вопрос: «Когда подойдут наши?»

Журавлев поговорил с сержантами Мальцевым и Колчиным. Один командир отделения погиб еще на рассвете, находясь на сторожевой вышке. На его место Иван Макарович поставил Костю Орехова, приказав принять отделение.

– Цепляй на петлицы угольники. Теперь ты сержант.

– Есть, – козырнул Костя. – Правда, в отделении всего шесть человек вместе со мной.

Николай Мальцев и его отделение спешно набивали диски автоматов, раскладывали в нишах гранаты. Михаил Колчин проверял пулеметы. «Максим» с издырявленным кожухом починить не удалось, одна из пуль погнула ствол. Оставались еще один «максим» и станковый ДС-39 на треноге.

Опасаясь, что артиллерия может разрушить оружейный склад, Журавлев приказал перенести ящики с патронами и гранатами в траншеи. Боеприпасами застава, рассчитанная на автономность, была обеспечена хорошо, но потери оказались велики. Если бы не взвод саперов, траншеи оставались бы полупустыми.

Снайпер Василь Грицевич протирал винтовку. Увидев Журавлева, встал.

– Ну как первый бой? – спросил начальник заставы.

– Я человек пять фашистов уложил, – ответил Василь. – Ребята нормально дрались. Но без армии долго не продержимся. Мы в окружении. Я сквозь прицел видел, как мотоциклы, грузовики в наш тыл потоком идут.